«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война
Шрифт:
В мае Альфред Розенберг (начальник внешнеполитического управления НСДАП) в Лондоне изложил «большой план» Гитлера, заключающийся в урегулировании германо-польских территориальных споров и «удовлетворении» Польши за счет СССР и Литвы («обмен» Литвы на польский коридор и Данциг) [203] .
Хотя все эти прожекты высказывались как бы неофициально, через эмиссаров (Геринга и Розенберга в советской прессе заклеймили как «шутов» и «клоунов в роли дипломатов»), к ним относились со всей серьезностью. Ибо это была стандартная для Гитлера дипломатическая метода — «вести переговоры неофициальными или полуофициальными путями». «Удобства для Германии очевидны: ничем себя не связывая и сохраняя за собой возможность отрекаться от заявлений и предложений эмиссаров, зондировать официальных представителей других государств», — напишет советский нарком индел полпреду СССР во Франции [204] .
203
Там
204
Там же, 1971, т. 17, с. 663.
Есть все основания предполагать, что такого рода планы тогда же, в начале и середине 1933-го, излагались и полякам (другое дело, что, в отличие от Парижа, они не информировали об этом Москву). Мы можем говорить об этом тем более уверенно, что были непосредственные сообщения Москве от французского руководства, например, 6 июля находившийся в Париже нарком индел Литвинов получил такие данные от Поль-Бонкура и Даладье. «Бонкур и Даладье неодобрительно отзывались о пересмотре политики Польши и намекали на какие-то польско-германские переговоры — причем Даладье говорил еще определеннее о поощрении Германией польских мечтаний, давая этим понять, что речь опять идет об Украине», — телеграфировал он в НКИД [205] .
205
Там же, т. 16, с. 417.
Наконец, и внешнеполитические шаги Польши, последовавшие в конце 1933-го — начале 1934-го, говорят за то, что все время, пока Варшава декларировала на публику намерения сближаться с СССР, она вела закулисные переговоры с Гитлером. И в какой-то момент Варшава и Берлин договорились. Более того, с высокой степенью вероятности мы можем заявлять, что именно эта, до поры до времени тайная, польско-германская договоренность, обеспечивавшая Гитлеру восточный тыл и прорыв из внешнеполитической изоляции, и утвердила Гитлера в его решимости бросить столь радикальный вызов версальскому миропорядку.
Тут стоит отдельно прояснить позицию СССР, долгие годы бывшего одним из главных критиков Версаля. Лучше всего это сделал И. В. Сталин, выступая с отчетным докладом на XVII съезде ВКП(б): «Не нам, испытавшим позор Брестского мира, воспевать Версальский договор. Мы не согласны только с тем, чтобы из-за этого договора мир был ввергнут в пучину новой войны. То же самое надо сказать о мнимой переориентации СССР. У нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию. Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний» [206] .
206
И. Сталин. Вопросы ленинизма. — М.: Госполитиздат, 1952, с. 472.
Как раз в тот момент, когда Польша совместно с Гитлером заканчивали последние приготовления к совместному дипломатическому демаршу, СССР посетила представительная польская делегация. Уже постфактум в Москве поняли, что это была своего рода дымовая завеса вышеуказанному польско-германскому сговору.
Так, 7 ноября 1933-го на празднование очередной годовщины Октябрьской революции в Москву была приглашена эскадрилья польских военных летчиков во главе с начальником авиации полковником Райским. «Прилет польской эскадрильи в Минск и приезд ее экипажа в Москву являются доказательством укрепления дружественных отношений между Польшей и СССР», — наивно писала советская пресса [207] .
207
«Известия», 6 ноября 1933 г.
Польские летчики присутствовали 7 ноября на параде на Красной площади, посетили Тушинский аэродром, Военно-воздушную академию РККА, Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ), Московский автозавод. Райский был принят замнаркома обороны Тухачевским и замнаркома иностранных дел Крестинским.
11 ноября в Большом зале Московской консерватории состоялся симфонический концерт польской музыки, на котором присутствовали члены правительства СССР и польская миссия во главе с Лукасевичем, дипломатический корпус, находившийся в Москве, и польские летчики. 12 ноября в помещении Государственной Третьяковской галереи открылась выставка польского современного искусства, на которой также присутствовали члены правительства и руководящие работники НКИД СССР, посланник Лукасевич и польские летчики. На открытии выставки Лукасевич толкнул высокопарный спич: «после подписания почти год назад политических актов, имевших целью укрепление мира в нашей части Европы и легших в основу отношений между Польшей и Советским Союзом, в Варшаве и в Москве появилось стремление к тому, чтобы закрепить дружественные, добрососедские отношения…». И Т.Д. и т. п. [208] .
208
ДВП СССР, т. 16, с. 867–869.
Москва стелилась перед поляками, устраивая теплый и радушный прием, от которого «ошеломленный» русским гостеприимством Райский, по его собственным словам, долго не мог отойти [209] . А Польша в это время готовилась достать из-за пазухи камень.
Спустя две недели, когда советские дипломаты начнут мало-помалу раскручивать этот польский дипломатический клубок, сразу вспомнят: «Прилет к нам эскадрильи полковника Райского 27-го (октября. — С. Л.), задуманный и решенный задолго до польского демарша в Берлине, был по возвращении Райского из Румынии отменен („едем поездом“), затем вновь решен. И через несколько дней по визите Райского — польский маневр в Берлине. Нет ли здесь „розыгрыша“? Решения о маневре в Берлине были приняты в Варшаве 2 или 3 ноября; полет эскадрильи вновь решен за несколько дней до того (кажется, 28 октября)… скверное впечатление от подобного параллелизма („двуколейности“, по выражению Швальбе) при наличии выполнения берлинской демонстрации в такой секретности от нас» [210] .
209
Там же, с. 661.
210
Там же, с. 694.
Вспомнили и о слухах, которые накануне германо-польского демарша просачивались в европейскую печать, но которым — ввиду их казавшейся невероятности — сразу не поверили: «Переговоры в Берлине вокруг „декларации“ были обставлены величайшей тайной. Однако уже за две недели до них французские и чехословацкие корреспонденты в Берлине сообщали о каких-то политических переговорах Польши с Германией. Это, очевидно, связывалось с подчеркнутым польской печатью посещением Липским и Беком маршала (2–3 ноября). 10 и 11–12 ноября мы имели информацию о подготовке Польшей — Германией какого-то соглашения в духе пакта неагрессии». Но от польского МИД было получено «тройное опровержение указанных слухов». «Были введены в заблуждение и Лярош (посол Франции в Польше. — С. Л.), и Кадере, а Гирсу дезинформировал лично Бек. Это в данном случае характеризует методы дипломатической работы маршала, а не означает серьезности задуманного акта» [211] .
211
Там же, с. 693.
Что метод тотальной дезинформации характерен для дипломатии Пилсудского — в этом Москва не ошибалась. А вот то, что к заявлению Гитлера — Липского от 15 ноября 1933-го отнеслись без достаточной серьезности — тут, конечно, опять оплошали.
Впрочем, иного, очевидно, в тот момент и быть не могло. Ведь поляки на голубом глазу уверяли, что никакого продолжения не будет. Как не поверить, если представители высшего руководства дают публичные заверения!
В беседах 20 и 23 ноября советского полпреда в Польше с главой польского МИД Беком (вторая беседа проходила в присутствии редактора «Газеты польской» Медзинского, журналиста той же газеты Матушевского, редактора газеты «Курьер поранны» Стпичинского) его твердо заверили: «Не предвидятся и переговоры о пакте неагрессии. Ни в какой мере не затрагиваются интересы третьих государств» [212] .
212
Там же, с. 671.
14 декабря г-н Лукасевич заверит в том же непосредственно советского наркома Литвинова. «На мой (т. е. Литвинова. — С. Л.) вопрос, предполагается ли превратить декларацию в письменный пакт, Лукасевич ответил отрицательно», — говорится в записи их беседы [213] .
Сплошная ложь! Пройдет чуть больше месяца, и коммюнике Гитлера — Липского от 15 ноября 1933-го найдет свое продолжение на бумаге в виде польско-германской декларации о неагрессии (декларации по форме, но пакта о ненападении — по сути).
213
Там же, с. 746.