Уродливый мальчуган
Шрифт:
— Они инстинктивно невзлюбили друг друга, — заявила миссис Хоскинс.
— Они инстинктивно относятся друг к другу точно так же, как любые другие дети, будь они на их месте, — устало сказал Хоскинс. — А теперь спусти Джерри с рук и дай ему привыкнуть к обстановке. По правде говоря, нам лучше сейчас уйти. Мисс Феллоуз может через часок привести Джерри ко мне в кабинет, и я позабочусь, чтобы его доставили домой.
В последовавший за этим час дети ни на минуту не спускали друг с друга глаз. Джерри плакал и звал мать, боясь отойти от мисс Феллоуз, и только спустя какое-то время позволил наконец
Когда мисс Феллоуз в этот день повела Джерри к отцу, она до такой степени была исполнена благодарности и Хоскинсу, что с трудом сдерживала слезы.
Мисс Феллоуз искала слова, чтобы выразить свей чувства, но подчеркнутая сдержанность Хоскинса помешала ей высказаться. Может быть, он до сих пор не простил ей того, что она заставила его прочувствовать жестокость его отношения к Тимми. А может, он привел собственного сына, чтобы доказать ей, как хорошо он относится к Тимми, и одновременно дать понять, что он вовсе не его отец. Да, именно это он и имел в виду!
Так что она ограничилась лишь скупой фразой:
— Спасибо, большое спасибо, доктор Хоскинс.
На что ему оставалось лишь ответить:
— Не за что, мисс Феллоуз. Все нормально.
Постепенно это вошло в обычай. Два раза в неделю Джерри приводили на час поиграть с Тимми, потом этот срок был продлен до двух часов. Дети познакомились, постепенно изучили привычки друг друга и стали играть вместе.
И теперь, когда схлынула первая волна благодарности, мисс Феллоуз поняла, что Джерри ей не нравится. Телом он был значительно крупнее Тимми, да и вообще превосходил его во всех отношениях: он властвовал над Тимми, отводя ему в играх второстепенную роль. С создавшимся положением ее примиряло только то, что как бы там ни было, а Тимми со все большим нетерпением ждал очередного прихода своего товарища по играм.
— Это все, что у него есть в жизни, — с грустью говорила она себе.
И однажды, наблюдая за ними, она вдруг подумала; «Эти два мальчика — оба дети Хоскинса, один от жены, другой — от „Стасиса“. В то время как я сама…»
«О господи, — сжав кулаками виски, со стыдом подумала она, — ведь я ревную!»
— Мисс Феллоуз, — спросил однажды Тимми (она не разрешала ему иначе называть себя), — когда я пойду в школу?
Она взглянула в его карие глаза, умоляюще смотревшие на нее в ожидании ответа, и мягко провела рукой по его густым волосам. Это была самая неаккуратная часть его внешности: она стригла его сама, и мальчик юлой вертелся под ножницами и мешал ей. Она никогда не просила прислать для этой цели парикмахера, ибо ее неумелая стрижка удачно маскировала низкий покатый лоб ребенка и чрезмерно выпуклый затылок.
— Откуда ты узнал о школе? — спросила она.
— Джерри ходит в школу. В детский сад, — старательно выговаривая слоги, ответил он. — Джерри бывает во многих местах там, на воле. Когда же я выйду отсюда на волю, мисс Феллоуз?
У мисс Феллоуз мучительно сжалось сердце. Она, конечно, понимала: ничто не сможет помешать Тимми узнавать все больше и больше о внешнем мире, о том мире, который для него закрыт навсегда.
Постаравшись
— А что бы ты стал делать в детском саду, Тимми?
— Джерри говорит, что они играют там в разные игры, что им показывают ленты с движущимися картинками. Он говорит, что там много-много детей. Он рассказывает… — Тимми на мгновение задумался, потом торжествующе развел в стороны обе руки с растопыренными пальцами и только тогда кончил фразу: — Вот как много он рассказывает!
— Тебе хотелось бы посмотреть движущиеся картинки? — спросила мисс Феллоуз. — Я принесу тебе эти ленты и ленты с записью музыки.
Так удалось на какое-то время успокоить его.
В отсутствие Джерри он жадно просматривал детские киноленты, а мисс Феллоуз часами читала ему вслух книжки.
В самом простом рассказике содержалось столько для него непонятного, что приходилось объяснять сущность самых обычных вещей, находившихся за пределами трех комнат «Стасиса». Теперь, когда в его мысли вторгся внешний мир, он все чаще стал видеть сны.
Ему снилось всегда одно и то же — тот неведомый мир, что находился за пределами его домика. Он неумело пытался рассказать мисс Феллоуз содержание этих сновидений, в которых он всегда переносился в огромное пустое пространство, где кроме него были еще дети и какие-то странные, непонятные предметы, созданные его воображением на основе далеко не до конца понятых им книжных образов. Иногда ему снились картины из его полузабытого далекого прошлого, когда он жил еще среди неандертальцев.
Снившиеся ему дети не замечали его, и хотя он чувствовал, что находится вместе с ними за пределами «Стасиса», он в то же время понимал, что не принадлежит внешнему миру, и оставался всегда в страшном одиночестве, как будто и не покидал своей комнаты. Он всегда просыпался в слезах.
Пытаясь успокоить Тимми, мисс Феллоуз старалась обратить его рассказы в шутку, смеялась над ними, но сколько ночей она сама проплакала в своей квартире!
Однажды, когда мисс Феллоуз читала вслух, Тимми протянул руку к ее подбородку и, осторожно приподняв ее лицо от книги, заставил ее взглянуть себе в глаза.
— Мисс Феллоуз, откуда вы узнаете то, что рассказываете мне? — спросил он.
— Ты видишь эти значки? Они-то и говорят мне о том, что я потом уже рассказываю тебе. Из этих значков составляются слова.
Взяв из ее рук книгу, Тимми долго с любопытством рассматривал буквы.
— Некоторые из значков совсем одинаковые, — произнес он наконец.
Она рассмеялась от радости, которую ей доставила его сообразительность.
— Правильно. Хочешь, я покажу тебе, как писать эти значки?
— Хорошо, покажите. Это будет интересная игра.
Ей тогда даже в голову не пришло, что он может научиться читать. До того самого дня, когда он прочел ей вслух книжку, она отказывалась верить в это. Через несколько недель она внезапно осознала огромную важность этого события и была ошеломлена. Сидя у нее на коленях, Тимми читал ей вслух детскую книжку, не пропуская ни одного слова. Он читал!
Потрясенная, она поднялась со стула и сказала:
— Я скоро вернусь, Тимми, Мне необходимо повидать доктора Хоскинса.