Уроки анатомии и любви
Шрифт:
Работало это, приблизительно, так: любая, попавшая на глаза вещь, автоматически сортировалась моим разумом и причислялась к разряду купленных до расставания с Лукой или после. Если вещь была куплена до, тогда она вызывала необъяснимую тоску. Словно она была свидетелем нашего счастливого времени и могла бы всё изменить. Но если на глаза попадалась вещь, приобретённая после, она вызывала не меньшую боль, указывая на то, что время не стоит на месте, жизнь идёт, всё меняется и обновляется и плевать оно хотело на то, что мы расстались.
Всё это происходило на автомате и невероятно изматывало меня душевно. Вся сортировка применялась к абсолютно любой вещи, будь то новая шариковая ручка, лак для ногтей,
Но самое страшным было то, что вещей "после" с каждым днём, с каждой неделей становилось всё больше и больше. И вот они уже почти догнали по количеству вещи "до". Со временем, я знала это точно, вещей "до" почти не останется, а вместе с ними, как мне казалось, я окончательно потеряю и его.
Оля и Маша, видимо, договорились сегодня меня извести — телефон по нескольку раз в минуту пищал от присылаемых девчоноками сообщений. Приятно, конечно, когда друзья о тебе переживают. Приятно, и в то же время так паршиво. Вся эта чрезмерная забота лишний раз напоминала о том, как же мне больно и одиноко без моего Луки.
Хорошо, давайте в нашей пиццерии через час — сдалась я. В ответ посыпались радостные стикеры. Боже, дай сил не разреветься перед ними!
В уютном, помещении с ярко раскрашенными стенами было тепло и так, по-домашнему, привычно. Мы сели у большого окна и я задумчиво смотрела на холодную, сырую улицу, заляпанную слякотью и грязью. Середина ноября. Не люблю осень, а с этого года не просто не люблю, а ненавижу всей душой!
— Лиза, ты какую будешь? — Олин голос выхватил меня из тяжёлых мыслей.
— Никакую. Просто выпью капучино.
— Лиза! — повысила голос Маша. — Ты посмотри на себя — вся дошла! И тётя Лена жалуется, что ты ничего не ешь! Слушай, давай хотя бы кусочек, а? — уже по-доброму пыталась уговорить сестра.
— Не хочу, Маш — я, знала, но, естественно, скрывала, что за месяц похудела со своих сорока девяти до сорока пяти килограмм. Дальше уже было нельзя, но я была бессильна, что-либо с собой поделать — аппетит отсутствовал напрочь.
— Лиз… — тихонько начала Оля. — Может расскажешь нам, что он сделал? Нам-то ты можешь открыться. Сразу станет легче, вот увидишь. Неужели изменил, Лиз? — продолжала мягко настаивать подруга.
— Он ни в чём не виноват, девочки. Всё дело во мне — только и сказала я, всем своим видом давая понять, что продолжения истории не будет. Мои девчонки протихли, не стали настаивать, но тишину нарушил звук Олиного телефона.
— Привет Вик! — за следующие несколько секунд лицо подруги резко менялось: от приветливого к шокированному, от шокированного к обречённому и, в итоге, стало решительным. — Пожалуйста, успокойся! Скажи, где ты? — несколько секунд Олина рука с возникшей в ней непонятно откуда ручкой, порхала по белой салфетке. — Хорошо, я еду! Ничего без меня не делай, поняла? — Оля была сама строгость — Вика, ты слышишь? Просто дождись меня! — она бросила трубку и сразу же начала набирать номер такси: — Алло, девушка, пиццерия "El horno". Поедем в Семашкинскую больницу, Калинина тридцать два. Спасибо, жду.
— Что с Викой, Оля? — дрогнувший голос выдал моё беспокойство.
— Она в больнице. Собирается сделать аборт. — взволнованная до предела подруга понесла к глазам подрагивающую, бледную руку и заплакала.
— Хватит распускать нюни. Успеем! — Маша решительно поднялась с диванчика и одним движением сняла с вешалки сразу все наши куртки.
Глава 30
ЛУКА
— Конечно, я не могу быть на сто процентов уверенной, но думаю, что отец ребёнка — Степан. — услышал я мой любимый,
Думая, что весь последний месяц я пребывал в аду, медленно варясь в его гнусном, кипящем котле, сейчас я понял, как сильно заблуждался — в аду до этого момента я ещё не был… Только теперь, после её слов, я начал падать в него со скоростью света. С каждым вдохом моя душа обжигалась всё сильней и сильней, погружаясь в отвратительное, всепоглощающее пекло. Беременна от Степана. Я был растоптан, сражён, уничтожен. Вдруг, захотелось заорать, да так, чтобы стены этой проклятой больницы затряслись, рухнули и похоронили меня под собой. Но я сдержался. Сам не понимаю как, но я тихо принял своё окончательное поражение и уже развернулся, чтобы уйти. В этот момент дверь одного из кабинетов открылась и из неё вышла заплаканная сестра Егора: — Девочки… Я… Я не смогла… Не смогла убить своего ребёнка…
Господи! Я шумно выдохнул. Нахлынувшее облегчение подкашивало мои ноги. Я вернулся на Землю. И в этот момент, Маша заметила меня: — Лука Алексеевич?
А я смотрел только на неё, на мою Лизу, медленно разворачивающуюся ко мне. Не долго думая, схватил её за руку и настойчиво повёл за собой. К моему огромному облегчение, она не сопротивлялась.
— Детка, я так больше не могу… Я умираю без тебя… — Прижав Лизу к шершавой стене в безлюдном тупике этой чёртовой больницы и, воспользовавшись её замешательством, я припал к приоткрытым, подрагивающим губам любимой. Нежно разомкнув пухлые губы языком, я проник во влажный, трепещущий рот. О, да! Я дома! Я в раю! В своём любимом, сладком раю! — проносилось в моём мозгу, пока я крепко держал Лизу за тоненькую талию и мечтал, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался. И… она мне ответила! Лиза обвила руками мою шею, ещё сильнее прижавшись худеньким телом и её шелковистый, горячий язычок начал неистово трепетать у меня во рту. — Любимая… Девочка моя… — я задыхался от внезапно нахлынувшего счастья — Возвращайся, детка… Я так люблю тебя… — мои руки уже были под свитером и нетерпеливо приближались к манящим, вздёрнутым грудям моей мучительницы. Как же я хотел её! Невыносимое, дикое желание отдавало болью в промежности, разрывая взбунтовавшуюся плоть. — Детка, поехали домой…
Она замерла. Всего на секунду, и, как оказалось, для того, чтобы в следующий миг с силой меня оттолкнуть: — Ничего этого не будет, Лука Алексеевич! Перестаньте меня преследовать! Иначе я заявлю, что вы меня домогались! — и это говорили губы, которые только что так горячо меня целовали. Раскрасневшиеся и всё ещё припухшие от моих бурных поцелуев губы.
Как ни пытался, но я не мог ничего понять. Её тело просто кричало, как изголодалось по мне. Губы упрямо твердили, что я ей не нужен. А глаза… В них была боль, усталость и что-то ещё… Тоска? Или мне просто так хотелось? Может я всё себе напридумывал, ища то, чего нет, пытаясь ухватиться за любую тонкую ниточку, за, хоть и слабую, но надежду, что когда-нибудь мы снова будем вместе?
С того дня, как я уволился и лишился возможности видеть Лизу, я, почти ежедневно, приезжал к университету и ждал, пока она выйдет. Мне нужно было её видеть. Хотя бы издалека, через заснеженное стекло машины. Во мне глубоко засела необходимость каждый день наблюдать за тем, как её хрупкая фигурка выходит из старого здания СамГМУ и направляется на остановку. Я выучил Лизино расписание наизусть, как и она выучила в своё время моё. Знал, в какой день недели и во сколько заканчиваются у неё пары, благо, информационный центр универа не слишком щепетилен в вопросах безопасности, и после увольнения у меня остался доступ к электронным ресурсам.