Уроки гнева
Шрифт:
Тем более что в тот момент, в ауре чужой Мощи, Верховный был не Великим магом, а простым и очень даже смертным человеком преклонных лет.
Он умер. Тиив убил его.
Когда Эхагес понял это, он ударил Тиива.
Ударил — МЕЧОМ.
— Проклятье… Тиив!
На губах Снежного Кота — улыбка. Он ещё стоит… стоит… Стоит!..
Падает.
(Позже Эхагес не мог вспомнить, когда свернул ауру Мощи — когда рассёк Тииву полгруди или когда подхватил его, осторожно опуская на пол. Помнил только, что, склонившись над истекающим кровью телом, смог поймать обрывок мысли: "…можно и умереть", — а значит, тогда магия уже вернулась.)
Только не говори вслух!
"Не буду. Больно…"
Было действительно больно. Гес отлично помнил этот удар, наносимый с таким расчётом, чтобы лезвие прошло меж рёбер. Серых стражей выковывают из крепкого материала и закаляют многим, в том числе — и в первую очередь — болью. Поэтому Снежный Кот умрёт не быстро, от шока, а от потери крови.
Зачем, Тиив? Зачем?
Раненый кашляет — ужасно слабо, с прежней вялой улыбкой на губах.
Или… ты не Тиив?
"Не знаю… я уже ничего не знаю".
Гес обернулся на тихий шорох платья.
— Я могу помочь, — сказала Искра. — Я хороший целитель.
Эхагес поднялся с колен. В голове было звонко и пусто. Искра присела, положила ладони на рассечённую грудь Тиива…
(Я тоже могу исцелять. Я исцелил Тимана.
Я создал Тимана. Я создал его, уничтожив Рыжего.
Но я могу исцелять!
Могу, но не знаю, как это надо делать.
Я даже не знаю, кого я только что…)
Сознание беспомощной щепкой кружится в волнах боли. "Касание смысла" подхватывает его и держит. Метель образов, невнятица звуков, каша мыслей. Всё перепутано. Где Тиив? Где я? Где Ворон? Откуда-то всплывает тень Пламенного; из глубин дышат более древние, чуждые тени. Что это? Кто это? Духи полей памяти? Я знал их… я? Кто это?
— Он уходит! Держи его, Летун!
Он не хотел меня учить. Он хотел завладеть моим телом. Перелить свой опыт, свои умения, свои силы — а потом свои душу и разум.
Я хотел научить тебя! Разве это — такая уж большая плата? Разве я…
Я тебя убил! Я успел!..
Или было уже поздно?
Двадцать прожитых лет — против почти двухсот. Я помню слишком, слишком много для двадцатилетнего! Слишком! Во мне так много всего… ненавижу. Ненавижу!
Ты меня убил. Ты тоже предал меня.
Я…
— Летун! Летун!! Помоги! Мне не хватает силы, кровотечение слишком обширное! Мне надо… что ты делаешь?!
Усилие, с которым Эхагес вынырнул из вихря чужой души, было неописуемо. Он опять делал то, чего не понимал — и непонятно, как.
Отгородясь от хаоса, в котором тонул разум Тиива, Гес тут же вломился в разум Искры.
ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ИСЦЕЛЕНИИ МАГИЕЙ? БЫСТРО!
Две, может, три секунды — и Искра осела, покачнувшись, отброшенная на грань обморока. Но это было уже не важно. Уяснив, что надо делать при обширных внутренних кровоизлияниях, Эхагес обратил свои силы на Тиива. Сердце билось прямо в виски, едва не разрывая череп на части, перед закрытыми глазами падал чёрно-фиолетовый снег, но шестым, седьмым, ещё каким-то чувством, соединившимся с волей в один физически плотный луч, страж врос в рану, огромную, как горное ущелье.
И кровь переставала заливать пористую ткань лёгких, вопреки всем законам физиологии вливаясь обратно в разорванные сосуды. И нервные волокна переставали агонизировать, исходя кроваво-огненными всплесками боли. И вновь выравнивался спятивший пульс, а воздух втекал и вытекал через горло гладко, словно смазанный.
А потом, уже заваленный чёрно-фиолетовым снегом по грудь, Гес сомкнул края проклятого ущелья. Сомкнул так, чтобы не осталось зазоров. И только тогда позволил себе провалиться в короткий транс.
— Всё-таки это проблема.
— Да? А кто знает, что он отправился именно сюда?
— Кто-то может знать.
— Ха! Госпожа Искра, если бы Гриф позволял подушке узнавать его мысли, то, вставая с постели, он бы первым делом, не задумываясь, оставлял от подушки горсть пепла. Летун, ты как?
Эхагес сел. Встал. Слабо поморщился.
— Здоров. А ты?
Тиив хлопнул себя по груди.
— Спрашиваешь! Ты даже шрама мне на память не оставил!
— Я не об этом.
Снежный Кот сделал странное движение — не то крупно вздрогнул, не то пожал плечами.
— Заветным желанием… моего учителя на протяжении последних тридцати лет, — сказал он с плохо сыгранной небрежностью, — было убить вот этого. Предателя. Теперь заветное желание исполнилось. И это… это было вроде освобождения.
— Ты уверен?
— Да.
Гес молча смотрел на Тиива, пока тот не ответил таким же прямым взглядом.
— Слушай, какого ответа ты ждёшь?
— Не знаю.
— Вот и я, прах побери, не знаю! В тебе есть частица Ворона. Во мне этих частиц много. Аж три большие кучи. Я бы нагло соврал, пытаясь заявить, что меня это не изменило. Ну и что?
Эхагес пожал плечами.
— Я устал от Гратсдока, — сказал он спокойно. — Наверно, я вернусь сюда через пару декад. Или пару сезонов. Надеюсь, тогда ты определишься, кого в тебе больше. А пока разбирайтесь со своими проблемами без меня.
Сказал — и шагнул в Тени.
Одно незаконченное дело в Гратсдоке у него всё-таки было.
Глава десятая
Трое ощутили возвращение Эхагеса на родину сразу и на огромном расстоянии.
Пламенный почувствовал это, как шорох острых коготков около сердца. Это сработали чары сродства, которые он наложил на себя больше декады тому назад — наложил именно для того, чтобы сразу узнать о том, что Гес снова здесь.
Смотрящий почувствовал это способом, не ложащимся в канву каких-либо слов, даже слов тастар-мид. Почувствовал, потому что в тот момент снова висел в колыбели магических сил без движения и дыхания, врастая в мир сознанием мастера Видений.
Лаэ почувствовала это как смесь тонкого запаха и тихого звука — не тех, которые ловят нос и уши. Дыхание её замерло, а в горле набух жаркий и плотный ком. Два противоречивых желания овладели девушкой-орлэ: бежать и бежать навстречу Ему… и — побыстрее забиться в глубокую тёмную нору, свернуться клубком, спрятаться от всего на свете. Желания столкнулись, сплелись, завертелись, не в силах одолеть друг друга… а Лаэ осталась на месте, сжавшись, как пружина, и чувствуя себя странно ослабевшей.