Уроки истории
Шрифт:
Поэтому, не признавая полумер, молился он об избавлении от тестостероновой диктатуры в организме.
Вскоре по молитвам Конана явился ему Иоанн Креститель и обещал помочь в искушении. Наш аббат Предтече поверил. Как никак у того имелся огромный опыт по окрещиванию сотен и тысяч голых людей (ежели не наврал нам художник Иванов, написавший «Явление Христа народу»).
Конан на радостях разжмурился и пошел крестить девочку из Персии. Чертовка была прелесть как хороша. Аббат, увидев ее даже в одежде, с ужасом замахал руками и побежал в келью молиться, поститься
Девушка плачет у купели. Монахи бегают, никто крестить юную леди не решается, ведь ее сам архиепископ прислал. Конан из кельи орет: «Найдите срочно где нибудь диаконису! Сил моих больше нет!» (А надо вам сказать, что эта должность и была придумана для того, чтобы крестить женщин). Да где ты в шестом веке найдешь диаконису! Они уж и повывелись почти, как класс, да и монастырь то мужской, да и Пентакла эта — дыра дырой!
Конан еще пуще надрывается: «Не буду крестить! Хоть режьте! Не помог Джон Баптист, сектант проклятый!» — и боком–боком пошел из монастыря куда глаза глядят!
И тут на дороге, по преданию, является ему, кто бы вы думали? Опять Иоанн Креститель!
— Воротись, — говорит, —
— Батюшко Иоанне! — взмолился наш Конан — Ты ж и давеча обещал помочь, а нифига не помог! Не пойду я! Морок ты! Все это мне только кажется! Нет мне спасения от тестостерона и блудных мыслей в придачу!
— Нешто! — отвечает Иоанн, — Пойди с миром!
Делать нечего, вернулся наш аббат в монастырь и велит девицу ту раздеть и вести к купели.
Взглянул на нее, и вдруг захотелось преподобному зевнуть. Что он и исполнил со скукой. Неинтересным показалось ему вдруг это тело. Ну женщина голая, ну и что? Вон женщина, а вон купель, а вона и вовсе дерево, а вон и мужик в красивой шапке — все едино, все тварь Божья! И никакого тебе Плэйбоя и эротического ТВ.
Так и победил Конан свое искушение!
История, конечно, забавная и маловероятная. Однако, что тут меня привлекло. То, что не убоялся наш Конан борьбы с грехом. Не примирился с мыслями грязными, сославшись на тайность греха и необходимость продолжать служение Богу! Мысли то никому кроме Бога не видны. А людям все равно, как ты смотришь на прихожанок.
Но Конан был честен с собой и боролся честно до конца. Был готов оставить служение ради благочестия. (Многие ли так могут? Да почитай никто! Все мнят себя незаменинмыми)
Может поэтому и пожалел его Бог: дал дар бесстрастия вместо медицинских халатов для крещаемых…
Думаю, что это желание во что бы то ни стало решить вопрос с личным благочестием и неустанная попытка даже после падения вновь встать и бороться с грехом — признаки настоящего святого!
Мы то разок другой поборемся и опускаем руки… Нехай все идет само собой до следующего приступа обличений от Духа. А Конан не так — шел, получал от греха по шее, падал, вставал, и опять шел в бой. Потому и победа была ему дарована.
Вот так то, друзья мои, читающие эти строки в море порнонаполненного интернета!
Повесть о том, как один епископ язычника к Богу обратил. Аматор
Жил да был один епископ, и так как был он легкомыслен, то в скором времени по щучьему велению, по Божьему хотению очутился он в пятом веке во французском городе Оксер.
Звали епископа Аматор. В Оксере он родился, там же по принуждению родителей женился. Только с женой своей договорился жить как брат с сестрой, поэтому позже постригся в монахи и стал епископом. В Оксере он и состарился.
И видит он, однажды, что пора искать преемника себе на кафедру. Дело-то, казалось бы нехитрое: кругом кандидаты так и кишат, и кишат.
— Господи! Людей-то! Людей-то! — воскликнул тогда епископ и даже в лице изменился от нетерпения. Но ведь люди то в своем первоначальном виде в епископы не годятся. Они же по своим греховным привычкам плавают, летают и бегают! Как тут быть?
Вот, например, взять хоть правителя города — Германа. Стало быть, прежде чем говорить о его настоящем христианстве (а крещен он, разумеется, давно, ибо невозможно иначе стать правителем города во Франции в пятом веке), надобно его от язычества отвадить!
Ведь Герман-то даром, что охотник знатный, так еще и поганые обряды творит. После охоты, бывало, встанет под священным галльским деревом, посвященным божку Водену, лицом кверху и куски добычи по дереву развешивает.
— Идолу кланяешься, нехристь? — накинулся как то Аматор на правителя — небось и ухом не ведешь, что непотребство это!
А Герман видит, что епископ строгий, да только в усы ухмыляется и пуще прежнего идола ублажает.
Долго ли коротко ли, а только уехал однажды Герман по своим делам из города. Аматор уж тут как тут — велит дерево священное срубить.
Вернулся Герман и снова полез, было, на дерево, ан — нету дерева-то!
Осерчал Герман и хотел было убить своего епископа, но тот знай грозит издалека под защитой префекта Юлия, да кормит городского главу рассказами о райском блаженстве для праведных и об адовых муках для идолопоклонников.
И вдруг пришла в голову Аматору прекрасная мысль. Сделался он тут же веселым и довольным. Думает, если у меня от епископства благодати много накопилось, то не дать ли и тунеядцу частичку?
И на ближайшем богослужении народу провозгласил, указывая на Германа:
— Вот он, ваш новый епископ!
Что тут началось! Народ радуется, кричит. Хватает Германа под белы рученьки, снимает с него светлые одежды, выстригает на голове тонзуру и ведет к рукоположению.
Встал Герман: видит, что народ строгий. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в него.
И начал он перед ними действовать.
Сперва–наперво перестал языческие обряды справлять. Потом добыл своему предшественнику Аматору вспомоществование. Потом стал богословие изучать. И до того изловчился, что стал даже в пригоршне чудеса святости творить.