Уроки мудрости
Шрифт:
Хотя меня (как и большинство моих друзей) очень привлекали экзотические аспекты восточного мистицизма, я вместе с тем полагал, что эти духовные традиции наполнятся для нас большим смыслом, если мы сможем приспособить их к своему культурному контексту. Алан Уотс делал это великолепно, и я почувствовал духовное родство с ним с тех пор, как прочел "Книгу" и "Путь дзен".Я настолько проникся его книгами, что подсознательно впитал в себя технику переформулирования восточных учений и воспользовался ею в своих собственных работах много лет позже. Может быть отчасти "Дао физики" имела такой успех потому, что эта книга написана в традициях Алана Уотса.
Я познакомился с Уотсом раньше, чем пришел к формулированию своих идей по поводу родства между наукой и мистицизмом. Он читал лекцию
После того, как я переехал из Калифорнии в Лондон в 1970 году, я продолжал поддерживать контакт с Уотсом, и когда я написал "Танец Шивы", свою первую статью о параллелях между современной физикой и восточным мистицизмом, то сразу же послал ему экземпляр. Он ответил одобряющим письмом, написав, что полагает, что это — одна из важнейших областей исследования. Он также порекомендовал мне несколько буддийских источников и просил держать его в курсе моего продвижения. К сожалению, это был наш последний контакт. Работая в Лондоне, я надеялся вновь встретится с ним — мечтая о возможности вновь приехать в Калифорнию и обсудить с ним свою книгу — но он умер годом раньше, чем" Дао физики" была завершена.
Дж. Кришнамурти
Одним из моих первых непосредственных соприкосновений с восточной духовностью была встреча с Дж. Кришнамурти в конце 1968 года. В это время Кришнамурти приехал в университет Санта Круз прочитать цикл лекций; ему было 73 года, и выглядел он ошеломляюще. Резкие черты его индийской внешности, контраст между темной кожей и белыми, хорошо уложенными волосами, европейская одежда, величественная осанка, взвешенный, безупречный английский, и — превыше всего — интенсивность его концентрации, — весь его облик меня совершенно очаровал. В это время как раз появилось "Учение Дона Хуана", и когда и увидел Кришнамурти, я не мог удержаться от сравнения его облика с мифической фигурой этого мудреца из племени яки.
Воздействие физической внешности Кришнамурти усиливалось и углублялось тем, что он говорил. Кришнамурти был оригинальным мыслителем, отвергавшим всякий духовный авторитет и традиции. Его учение было близко к буддизму, но он никогда не пользовался терминами буддизма или какой-либо иной сферы традиционной восточной мысли. Задача, которую он себе поставил, была необыкновенно трудной — использовать язык и рассуждения, чтобы привести свою аудиторию за пределы языка и рассуждений;и то, как он справлялся с этой задачей, производило большое впечатление.
Кришнамурти обычно избирал хорошо известную экзистенциальную проблему — страх, желание, смерть, время — как тему определенной лекции, и начинал разговор чем-нибудь вроде следующего: "Давайте подойдем к этому вместе. Я не собираюсь говорить вам что-либо;я — не авторитет; мы собираемся исследовать этот вопрос вместе". Затем он показывал тщетность всех обычных попыток исключить, к примеру, страх, после чего спрашивал, с большой интенсивностью и точным ощущением драматичности: "Возможно ли для вас, в этот самый момент, прямо здесь, избавиться от страха? Не подавить его, не отрицать его, не сопротивляться ему, но избавиться от него раз и навсегда? Это наша задача на сегодняшний день — избавиться от страха полностью, совершенно, раз и навсегда. Если мы не сможем сделать этого, моя лекция будет бесполезной".
Сцена была готова; публика увлечена и внимание завоевано.
"Итак, давайте рассмотрим этот вопрос, — продолжал Кришнамурти, — без осуждения, без оправдания. Что такое страх? Давайте войдем в него вместе, вы и говорящий. Давайте посмотрим, можем ли мы действительно общаться на другом уровне, с одинаковой интенсивностью, в одно и то же время. Можете ли вы, используя говорящего как зеркало, найти ответ на этот чрезвычайно важный вопрос: "Что такое страх?". И затем он начинал сплетать безукоризненную сеть понятий. Он показал, что для того, чтобы понять страх, необходимо понять желание; чтобы понять желание, необходимо понять мысль, — а следовательно время, знание, самость, и так далее и тому подобное. Кришнамурти представлял блестящий анализ того, как эти основные экзистенциальные проблемы связаны — не теоретически, а в опыте. Он не только представлял вам результат своего анализа, он стремился вовлечь вас в сам процесс анализирования. В конце концов вы уходили с сильным и ясным ощущением того, что единственный способ разрешить любую из ваших экзистенциальных проблем состоит в том, чтобы выйти за пределы мысли, за пределы языка, за пределы времени — достичь, как он выразил это в названии одной из своих лучших книг, "свободы от известного".
Я помню, что я был очарован, но также и глубоко растревожен лекциями Кришнамурти. После каждого вечернего разговора мы с Жаклин часами сидели у нашего камина, обсуждая то, что сказал Кришнамурти.
Это была моя первая встреча с радикальным духовным учителем, и я сразу же столкнулся с серьезной проблемой. Я был в начале многообещающей научной карьеры, которая эмоционально захватывала меня, и вот Кришнамурти предлагает мне, со всей харизмой и убежденностью, перестать мыслить, освободиться от всякого знания, оставить рассуждения. Что это значило для меня? Следовало ли мне отказаться от своей научной карьеры, которая только начиналась, или я должен был остаться ученым и оставить всякую надежду достичь духовной самореализации?
Я очень хотел попросить совета у Кришнамурти, но он не допускал вопросов на своих лекциях, и не разговаривал ни с кем после них.
Мы сделали несколько попыток встретиться с ним, но нам весьма определенно ответили, что Кришнамурти не хочет, чтобы его беспокоили. Счастливое совпадение (совпадение ли?) в конце концов привело нас к встрече. Выяснилось, что секретарь Кришнамурти был французом, и после последней лекции Жаклин, урожденной парижанке, удалось разговориться с ним. Они поладили, и в результате мы имели возможность прийти к Кришнамурти на следующее утро.
Я был весьма испуган, когда оказался, наконец, лицом к лицу с Учителем, но не терял времени. Я знал, зачем я пришел."Как я могу быть ученым, — спросил я, — и вместе с тем следовать Вашему совету остановить мысль и достичь свободы от известного?" — Кришнамурти не задумался ни на мгновение. Он ответил на мой вопрос за десять секунд, таким образом, что это совершенно разрешило мою проблему. "Прежде всего Вы — человек, — сказал он, — а затем уже Вы — ученый. Сначала вам нужно освободиться, и эта свобода не может быть достигнута посредством мысли. Она достигается лишь медитацией — пониманием целокупности жизни, в которой каждая форма разделения прекращается". Достигнув этого понимания жизни как целого, сказал он мне, я смогу специализироваться и работать как ученый без всяких проблем. И, разумеется, речь не шла о том, чтобы оставить науку. После этой короткой, но значительной встречи я встретился с Кришнамурти лишь шесть лет спустя, когда меня, вместе с несколькими другими учеными, пригласили провести неделю, дискутируя с ним в его образовательном центре в Броквуд Парк к югу от Лондона. Он выглядел по-прежнему поразительно, хотя и был менее энергичен. В эту неделю я гораздо лучше узнал Кришнамурти, в том числе и некоторые его недостатки. Когда он говорил, он был величествен и харизматичен, но я был разочарован тем, что мне так и не удалось вовлечь его в разговор. Он говорил, но не слушал. С другой стороны, у меня было много существенных разговоров с коллегами-учеными — Дейвидом Бомом, Карлом Прибрамом, Джорджем Сударшаном и другими.