Уроки переносятся на завтра
Шрифт:
– Шкаф — это самое надёжное место.
– Поясни.
– Ну, как же! Ты бы стал искать оружие в шкафу?
– Начнём с того, - заявил Серега.
– Что я бы его туда и не положил.
– Вот! Что и требовалось доказать. Атилла, у тебя есть соответствующая теория на этот счёт?
– Даже две.
Поход за оружием в лес измотал без исключения всех: и принимавших непосредственное участие в операции, и тех, кто провёл несколько волнительных часов в тылу. Организмы требовали немедленного
– Как-то мы упустили из виду этот важный момент, - сказал Атилла.
– На рынок бы смотаться.
– Да, - поддержал его Шнырь, пересчитывая мелочь.
– На полкило «московской» хватит.
У бедных студентов отыскалось и того меньше, и они стали обсуждать варианты пополнения казны, отсекая наименее вероятные. Впрочем, даже если бы она и ломилась от червонцев, это ещё не гарантировало масла с хлебом на сон грядущий.
За шестьдесят пять лет Советской Власти значительно увеличилось национальное богатство страны. Вырос её производственный и научно-технический потенциал. Укрепилась обороноспособность. Повысился уровень благосостояния и культуры населения. Однако остающаяся напряжённой международная обстановка сводила на нет усилия Партии и Правительства в области обеспечения народа продовольствием.
Советские магазины были полны печали. Печаль сквозила во взглядах продавцов, вынужденных охранять пустые прилавки. Печаль отражалась в блестящих от машинного масла банках с «завтраком туриста». Печаль являлась основным ингредиентом ливерной колбасы, от которой в желудке наступало онемение вместо сытости. Печаль проступала водяными знаками на талонах, по предъявлению которых покупались мясо, масло, сахар и мука.
На рынках, этих осколках буржуйского мира, неизвестно как переживших коллективизацию и волюнтаризм Никиты Сергеевича, царил ценовой беспредел. Казалось, что деньги в кошельках там таяли даже без всяких покупок, от одного лишь взгляда на цифры.
Поэтому сельским хозяйством занималась вся без исключения страна. На выделенных государством дачных участках произрастали различные ягодные джемы, маринованные ассорти из овощей, пряности и королева супа — картошка. Самый последний городской житель знал, чем подкармливать помидоры на грядке, и в каком часу дня допускается рыхлить землю в зарослях петрушки.
Студенчество, как ни какой другой слой общества, испытывало на себе тяжёлые последствия гонки вооружений. В отличие от колхозников, которые снабжали себя сами, и рабочего класса, подпитываемого из подсобных хозяйств, студенты пользовались лишь тем, что лежало на прилавках магазинов в свободном доступе или присылалось из дома. Будущие инженеры, мягко выражаясь, не доедали, нанося непоправимый вред растущим организмам.
Возвращаясь с каникул из родительских гнёзд, они пёрли на себе тяжеленные сумки, полные домашних вкусностей. Через пару дней от них не оставалось и следа, и студенты принимались травить себя кулинарной самодеятельностью.
Серега, например, периодически удивлял братию своим фирменным супом. Он был прост, как первый закон Кирхгофа*, но чрезвычайно сытен. На дно пустой кастрюли укладывался мясопродукт — «суповой набор» или колбаса. В крайнем случае — горсть пельменей. Затем насыпался слой картошки вперемешку с макаронами до отметки на стенках кастрюли в виде присохшей накипи. Всё это заливалось холодной водой и ставилось на огонь. Лавровый лист, соль и перец Серега добавлял по вкусу уже после того, как блюдо ставилось на стол. Внешне оно напоминало просроченный обойный клей.
* Кирхгоф — древний электротехник.
Из того же репертуара был и «гарнир по-студенчески». Фокус заключался в том, чтобы сырую вермишель обжарить в шипящем на сковороде маргарине до появления желто-коричневой корочки, а потом добавить воды и довести до состояния каши. В принципе, любая советская вермишель превращалась в кашу после варки, но поджарить её после этого не представлялось возможным.
Подобных рецептов Серега нахватался от одного старшекурсника, потратившего на обучение девять лет и пережившего двух деканов.
Другим вариантом получения калорий служил общаговский буфет. В те редкие мгновенья, когда за его запертой дверью не происходил делёж колбасы между сотрудниками, там можно было полакомиться шницелем, с которого капало растопленное сало, стаканом разбавленной сметаны, варёным до синевы яйцом и заветренным коржиком.
Крайне редко удавалось напроситься к кому-нибудь в гости, чтобы до смерти налупиться там оливье. А самым экзотическим вариантом считались поездки в соседний город на электричке, где недалеко от вокзала стояла приличная пельменная, совмещённая с пивным буфетом. Хотя, если разобраться, сорок километров — сущий пустяк для настоящих гурманов.
Отчаявшиеся студенты, в которых чувство голода победило все остальные, образовывали тайные братства «сеточников», бродивших под окнами общаг с набором замысловатых инструментов. Они промышляли тем, что беспощадно резали авоськи с продуктами, вывешенные за форточку. На кухнях процветало воровство кастрюль и сковородок с готовой продукцией. Пойманных били, но они неумолимо возвращались к старым привычкам.
В качестве крайней меры рассматривался поход в «Бух» (сокращенно от «Бухенвальд»), который официально именовался комбинатом студенческого питания. Своё ласковое прозвище заведение получило за меню и качество его исполнения. Здесь всегда можно было отведать парового минтая без соли, утопленного в жидкой перловке без масла. Или борща, который приготовлялся из вчерашнего винегрета. Расходились на ура и котлеты из перемолотых в труху костей, густо сдобренные чесноком и луком, и холодец, гордо разбухший от желатина, с прожилками из отходов ткацкой промышленности. Для тех, чей желудок не успокаивался на этом, предназначался компот из яблок со всеми их обитателями или чай, ароматный, как свежесрезанный веник.
Посещать эту столовку считалось дурным тоном, если не сказать — позором. В основном баловались этим первокурсники, которых пока ещё мало интересовали вопросы чести и достоинства. Но чем темнее становилось на улице, тем отчётливее студенты понимали — другого варианта на сегодня нет.
Серега первым высказал неутешительные выводы вслух, остальным же пришлось только горестно покивать в ответ. Они одели свои зимние причиндалы и медленно, как на казнь, гуськом устремились к выходу.
В «Бухе» имелось два «цеха», но отличались они друг от друга только настроением поваров. Поэтому решили бросить монетку, которая и привела их в зал на первом этаже.
Небольшая, человек в пятьдесят очередь, оживлённо переговаривалась и водила носами, пытаясь прикинуть размер предстоящего ущерба здоровью. На стене у стойки с подносами висел выцветший плакат:
Товарищ решили мы сами с тобой покушав посуду убрать за собой*
* Оригинальная пунктуация сохранена.
Разноцветные буквы говорили о том, что автор умел пользоваться гуашью, а пляшущие строчки — что у него в самый ответственный момент отобрали линейку.