Уроки разбитых сердец
Шрифт:
Можно будет посидеть за столиком и поглядеть на рыбацкой лодки, возвращающиеся в гавань. Как раз по четвергам Красный Винни (он получил свое прозвище благодаря ярко- красному непромокаемому плащу) доставлял на берег верши с омарами. Винни всегда находил время поболтать с Лили, рассказать о лежбище тюленей за мысом Лорканс или о чайках со странной желтой полосой на крыльях: «…тридцать пять лет рыбачу, а впервые вижу такую диковину».
«Винни еще молод, потому и удивляется переменам», — усмехнулась про себя Лили. Сама она так долго жила на свете, что давно убедилась: на самом деле жизнь меняется куда меньше чем кажется на первый взгляд. Все в этом мире движется по кругу, все повторяется. Нужно дожить до глубокой старости, чтобы это понять. Завершив виток, прошлое возвращается и становится настоящим.
В последнее время Лили стала все чаше задумываться о прошлом — о Ратнари-Хаусе, о леди Айрин, о дорогой Виви. Всему виной та чудесная австралийская девочка, которая так вежливо и осторожно говорила по телефону — боялась потревожить старую развалину.
Она назвалась Джоди Бекетт и сказала, что к ней случайно попала фотография Ратнари-Хауса 1936 года, день рождения леди Айрин.
«Великолепный снимок, красивый, словно кадр из фильма, — взволнованно сообщила она. — Двое мужчин и две женщины стоят у камина, а перед ними на полу тигровая шкура. Это мне как раз не понравилось, потому что шкура настоящая. Жестоко окружать себя подобными вещами. Но остальное просто изумительно. А какая шикарная одежда, что-то невероятное…»
«Это верно», — криво усмехнулась Лили. Вечера в Ратнари-Хаусе проходили с размахом и пользовались неизменным успехом. Только не у тех, кому в шесть часов утра приходилось наводить чистоту в доме после очередного гульбища и дрожать от холода, ползая на коленях по мраморному полу с тряпкой в руках, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить никого из господ, которым ничего не стоило разбудить тебя среди ночи, если им что-то вдруг понадобилось.
Но девочке с милым именем Джоди ни к чему об этом знать. Малышка доверчиво призналась Лили, что замужем за ирландцем, новым заместителем директора местной школы, и что семья ее прапрадеда родом из графства Корк. В Брисбене они считали себя ирландцами и обожали все кельтское.
«Мне всегда хотелось побольше узнать о прошлом Ирландии, — сказала Джоди по телефону. — Я давно этим занимаюсь и собрала кучу материалов еще до переезда. Я люблю эту страну».
Благодаря Голливуду, великой фабрике грез, прошлое зачастую превращается в романтическую сказку, где бессловесные слуги, вполне довольные своей ролью неотесанной деревенщины, появляются лишь для того, чтобы почтительно снять шляпу, а господа купаются в роскоши и наслаждаются жизнью. Лили могла бы рассказать юной Джоди совершенно другие истории о так называемых добрых старых временах, но девочка, конечно же, ждет от нее совсем не этого.
Да, были в прошлом и шелковые платья, обнажавшие белые холеные спины, и сверкающие бриллианты или изумруды, извлекаемые из шкатулок с фамильными драгоценностями ради приемов и балов. Но это лишь внешняя сторона жизни, а изнанка выглядела куда менее привлекательно. В те времена существовал и целые семейства и даже династии слуг, эти люди появлялись на свет, чтобы верой и правдой служить хозяевам, выполняя все их прихоти. Считалось, что покорность и раболепие у них в крови. Однако не все из них желали носить чепцы, фартуки и ливреи, кланяться, приседать в бесчисленных реверансах и повиноваться приказам тех, чье единственное достоинство — тугой кошелек.
Лили было хорошо знакомо это чувство. С самого детства ее жгла ненависть к таким, как леди Айрин, к большим господам, самонадеянно распоряжавшимся чужими судьбами.
Миссис Шанахан вздохнула, вспомнив свою юность. Сколько же гнева и возмущения носила она в себе в те годы. Нынешняя молодежь даже не представляет себе, что такое классовые различия, а тогда людей из разных сословий разделяла непреодолимая стена, и деньги играли здесь отнюдь не главную роль. Родившийся в крестьянской семье умирал крестьянином. Таков был непреложный закон жизни. Можно было ненавидеть и презирать сложившийся порядок, но никто не в силах был его изменить. Вряд ли Джоди рассчитывала услыхать от старухи подобные откровения.
— Я заинтересовалась историей Ратнари-Хауса, но почти ничего не смогла найти. Удивительно, но в библиотеке нет ни одной книги об усадьбе. Представляю, как много вы могли бы досказать об этом доме. Я бы с удовольствием послушала, если… — тут Джоди немного замялась, — если, конечно, вы согласитесь поговорить со мной. Мне бы не хотелось вас утомлять.
— Ну что вы, деточка, — добродушно отозвалась Лили, — разговоры меня не утомляют. Покажите мне фотографию, и я охотно расскажу вам все, что вас интересует.
Миссис Шанахан подумала о коробке на чердаке. Джоди наверняка пришла бы от нее в восторг: там собраны письма, фотографии, театральные программки, ресторанные меню, круглая пудреница с остатками пудры «Чайная роза» — подделка под золото, высохшие цветы из свадебного букета Лили, продовольственные карточки, уцелевшие с послевоенных времен — словом, всевозможный хлам пятидесятилетней давности. Разговаривая с Джоди, миссис Шанахан то и дело возвращалась мыслями к коробке.
Лили не раздумывая согласилась встретиться со славной девочкой из Австралии, но так и не решила, стоит ли извлекать на свет божий драгоценное содержимое заветной коробки. Там хранились секреты. Не тайны государственной важности, и все же секреты, которыми Лили ни с кем прежде не делилась.
Свою тайну она могла бы доверить лишь одному человеку — Иззи. Но стоит ли обременять внучку чужими секретами, когда у нее имеются собственные? Лили заметила, что в последнее время Иззи чуточку изменилась. Она звонила бабушке из Нью-Йорка так же часто, как прежде, но теперь ее голос звучал немного настороженно, в нем появились смущенные нотки, совсем как в детстве, когда ей было что скрывать от взрослых.
— У тебя все в порядке, дорогая? — спросила Лили в воскресенье, когда в последний раз разговаривала с Иззи.
— Все хорошо, — откликнулась та бодрым тоном, до того похоже на свою мать, что у Лили невольно сжалось сердце. Иззи разговаривала в точности как Элис: те же мягкие интонации, та же манера особо выделять некоторые слова, та же гладкая, торопливая речь. Голос Иззи окончательно сформировался через несколько лет после смерти матери, и Лили порой охватывало мучительное смятение, когда она слышала внучку. Казалось, покойная Элис вдруг ожила и заговорила.
Внешне высокая и сильная Иззи с молочно-белой кожей, синими, как у самой Лили, глазами и волосами цвета карамели мало походила на мать, хрупкую, темноволосую, с оливково-смуглой кожей, доставшейся ей от легендарной прабабушки, неистовой Сайв.