Уроки украинского. От Майдана до Востока

Ахмедова Марина

— Продолжим про евроинтеграцию…

— Нет, давайте я вам скажу за коррупцию. Это когда тебе надо для того, чтобы справку элементарную получить, дать взятку. Это когда к тебе приходят с налоговой и трясут с тебя. Там, где нет коррупции, там всегда работать проще. Я могу часами про это говорить. Но зачем, если ваши люди очевидного видеть не хотят? Есть Интернет, есть масса возможностей правильную информацию узнать. Как вообще можно поддаваться на обман? На реальный обман, когда тебе рассказывают, что Россия — это хорошо, что Таежный союз…

— Таможенный?

— У

нас его называют Таежным. А союз с Европой почему-то плохой. Вот я вам сейчас объясняю, что так называемый Таежный союз нужен был нашим президентам — так они могли играть в свои комбинации. А европейская интеграция — это кредиты, которые могли бы заходить оттудова, они подразумевали бы какие-то гарантии того, что эти деньги пойдут на то, на что будут даны. А деньги, которые давались Россией… они давались как взятка президенту. Это, можно сказать, было продажей Украины.

— Итак. Почему вы уехали из Европы?

— Я не гражданин Европы. Я гражданин Украины.

— У вас была возможность остаться?

— Была. Но я — патриот своей страны.

— Что такое — быть патриотом своей страны?

— Я — националист. Прошу не путать с нацистом. Я люблю свою Украину. Я люблю… свой дом. Все вокруг. Свою природу. Реки, озера. Небо. Я просто люблю Украину. Я люблю наши традиции.

— Какие?

— Начиная от Рождества и так далее и тому подобное. Мы с вами — славяне, у нас одни и те же корни. Мы с вами друг от друга абсолютно ничем не отличаемся. Но мне не нравится ваш режим. И не нравился режим, который был у нас, но на данный момент надеюсь, он уже не вернется.

— Что вы думаете о назначении губернаторами Донецкой и Днепропетровской областей олигархов?

— А вы знаете, на каких условиях их назначили? Знаете? Не знаете… Они дали клятвенное обещание того, что буквально кровью искупят свое назначение. И они будут вкладывать свои финансы, работать под очень четким контролем. Поверьте мне, если они сделают шаг влево или шаг вправо, они как стали губернаторами, так и перестанут ими быть. Для этого есть службы, которые будут за ними пристально наблюдать. И какие-то коррупционные схемы у них вряд ли получится реализовать. Вот и ответ — на ваш вопрос.

— По-вашему, что такое клятва?

— Клятва?…Это данное слово. Это — обещание клятвенное, которое ты как будто не будешь нарушать.

— Вы всегда выполняли свои обещания?

— Ну… я всегда старался.

— Были случаи, когда не получалось?

— Да, конечно.

— А люди, которые вам давали обещания, они всегда их выполняли?

— Ну, тоже так…

— Исходя из этого, почему вы рассчитываете на то, что олигархи будут свои обещания выполнять?

— Я же не говорю, что кто-то верит их клятве. На данный момент эти губернаторы не особо интересны, я даже не вникаю в это… Я знаю одно — на данный момент нужно создать вертикаль власти как можно быстрее, чтобы контролировать ситуацию и навести порядок в стране. А то, что губернаторы… Не забывайте, что через три месяца будут выборы.

— И все же. Почему здесь, на Майдане, боровшемся против коррупции, назначение олигархов с небезупречной репутацией, ставшее возможным на волне протестов, воспринимается как само собой разумеющееся?

— Нет, это возмущает. Людям это не нравится. Но есть кабинет министров у нас, они проводят какие-то назначения, они там — умные грамотные люди. Пускай работают. А мы посмотрим, насколько это эффективно. Наверное, есть у этих людей какие-то заслуги, раз им губернаторство доверили.

— Какое у вас звание в самообороне?

— Я — сотник.

— Сотник — это кто?

— Ну, у меня есть люди в подчинении — сотня человек.

— Почему сотню доверили именно вам?

— Наверное, я имею для этого какие-то способности.

— Чем занимается сотня?

— Контролирует внутренний периметр. Обеспечивает охрану сцены. Участвует во всех боях.

— И вы?

— И я. В том числе и в последних. В моей сотне есть и убитые, и пропавшие без вести, и получившие огнестрельные ранения.

— Как звали убитых?

— Я не хочу говорить их имена. Зачем их беспокоить?

— Тогда опишите, пожалуйста, бой.

— Посмотрите, пожалуйста, в Интернете… Куча вооруженных до зубов людей, пусть даже без огнестрельного оружия, которые просто расстреливают нас. Пусть это резиновые пули, но, поверьте мне, с близкого расстояния в лицо — это смерть. Это чтобы вы понимали силу этого оружия. Зачем мне описывать вам бой?

— Мне кажется, что в Интернете я увижу картинку, а человек, находящийся в ситуации, не имеет широкого обзора, значит, опишет ее по-своему.

— Так вот, чтоб ты понимала, это когда у тебя глаза гноятся, ты кашляешь, выкашливая просто… не будем вдаваться в подробности. Когда у тебя под ногами взрываются гранаты, от которых тебя подкидывает. И ты, оглушенный контузией, не понимаешь как минимум пять минут ничего… Да, это довольно туннельное видение, действительно. Ты видишь противника, но не видишь рядом стоящего. У меня был такой случай, когда они начали идти на нас, случилось так, что ребята начали отступать — закидывали гранатами, а их тяжело выдержать. Я хромал и остался. Видел противника. Видел, как они идут. А потом глянул по сторонам и понял, что рядом со мной еще несколько наших.

— И что? Вы побежали?

— Отступили. Сражаться было бы глупо. Поставить свою голову на смерть? Они бьют ногами, руками, топчут, прыгают на тебе. Звери.

— Когда вы находили кого-нибудь из них, как поступали вы?

— Я могу вам сказать. Когда это были вэвэшники, все, что мы делали — это раздевали их, хотя многим хотелось ударить. Мы отбирали щит, дубинку, бронежилет и просто отталкивали назад. А если попадался «Беркут»… ну тяжело было людям не дать… потому что он — зверь.

— Это чувство, когда бросались на поверженного «Беркута», оно было вынесено из боя, вызвано напряжением, и его, это напряжение, нужно было снять на условном враге? Или это была злость, направленная конкретно на «Беркут»?