Уроки жизни

Дойл Артур Конан

30 декабря 1905 г.

Сэр! Мистер Мэтьюэн всё ещё явно пытается убедить себя в том, что небесное воинство записалось в союзники сторонников свободного импорта. Что ж, пусть будет так, если ему от этого легче.

Но это несправедливо по отношению как к другим европейским народам, так и к нашим же предкам. Восхищаясь собственной исключительной добродетелью, мы уподобляемся тому упрямцу-присяжному, который жалуется — в жизни, мол, не встречал таких упрямцев!

В настоящее время, в соответствии с нашим высокоморальным законодательством, алмазы, бархат, шёлк и автомобили ввозятся в страну свободно, в то время как чай и сахар страдают от жестоких

пошлинных обложений. И всё это, по-видимому, — в силу каких-то моральных принципов, позволяющих нам чувствовать себя выше соседей. Но вообще-то ситуация выглядит несколько странно.

Мистер Мэтьюэн считает, что в результате перемен богаче станут лишь руководители промышленных мануфактур. Если он сумеет ещё и показать, как такое может произойти без участия рабочих, которые получат свою долю выгоды, то скажет новое слово в политэкономии. Процветание руководителей предприятий зависит от роста выпускаемой продукции; последний вызывает увеличение спроса на рабочую силу, что в свою очередь поднимает уровень заработной платы рабочих.

Сравнивать германского рабочего, 25 лет живущего в условиях новой торговой системы, с британским было бы неправомочно, поскольку уровень британского благосостояния наращивался столетиями. Зато сопоставить жизнь рабочего Германии при тарифной системе, с одной стороны, и при свободной торговле — с другой, было бы справедливо. Оказывается, никакого сравнения и быть не может: лишь система торговых тарифов способна обеспечить процветание как нации, так и её отдельного гражданина.

Наш рост уровня заработной платы в том виде, как представляет его «Голубая книга», выглядит неубедительно: ситуация тут напоминает анекдот про хвастуна, который рассказывает всем, что получает по 8,5 шиллингов в день, признаваясь затем неохотно, что рабочий день у него на неделе — единственный. Из сумм, приведённых в статистических данных, касающихся торговли шерстью — а я с положением дел в этой отрасли знаком наилучшим образом, — следует ежегодно вычитать как минимум четверть. От неполной загруженности страдают и другие промышленные отрасли.

Общая сумма экспорта и число занятых рабочих рук в этой старейшей отрасли британской промышленности на протяжении последних 20 лет постоянно падали.

Человек, который что-то производит — будь то мануфактурщик, индивидуальный ремесленник или фермер, — уже потому хотя бы, что он приумножает наше национальное богатство, имеет больше оснований рассчитывать на наше сочувствие к его интересам, чем потребитель, который может оказаться паразитом или трутнем. Страна способна просуществовать без последнего, но не обойдётся без первого. Хотя мне кажется, что здесь вообще не сталкиваются ничьи интересы, ведь когда за стволом дерева осуществляется надлежащий уход, ветви и листья могут сами позаботиться о себе.

Чем же может похвастаться страна, живущая при системе, соответствующей столь высокой морали? Двенадцатью миллионами граждан, живущих на грани голода, и наивысшим среди высокоразвитых стран уровнем эмиграции, если верить цифрам, приведённым лидером партии радикалов. Каков, Вы полагаете, уровень морали и цивилизованности на дне нашего общества? Дно это само по себе есть результат нашей шестидесятилетней конкуренции с почти рабским европейским трудом и, как следствие, гибели одной промышленной отрасли за другой в силу причин, которые мы из-за своей глупой педантичности так и не смогли устранить. Квалифицированный рабочий — будь он ткач на шёлковой фабрике, жестянщик или стеклодув — теряет квалификацию, а лишённый работы — опускается на дно общества. В Германии ни одной промышленной отрасли не грозит опасность оказаться разрушенной: тариф здесь всегда обеспечит работой 60 миллионов человек.

В заключение несколько слов вот о чём: существует представление, что за все те изделия и продукты, что ввозятся в нашу страну и лишают наших людей рабочих мест, мы получаем что-то взамен.

Ничего подобного. Если бы это было так, экспорт и импорт у нас находились бы в равновесии: сейчас же второй почти в два раза превышает первый. Половина нашего импорта являет собой выплату процентов за капитал, а также финансовые услуги, такие, например, как морские перевозки. Эти деньги мы получим в любой форме и очень легко. Если мы затрудним импорт готовой продукции, обложив её тарифной пошлиной, это обернётся для нас увеличением ввоза пищевых продуктов и сырья, а нам и требуется именно это. В настоящее время мы приносим в жертву труд бедняка ради интересов капиталиста, и так будет до тех пор, пока мы не перестанем покупать то, что способны произвести сами. Движение за тарифную реформу, как никакое другое, защищает истинные интересы демократии.

Мистер Мэтьюэн утверждает, что введение тарифа приведёт к повсеместному росту цен. Я не считаю, что десятипроцентная пошлина на готовые изделия повлечёт за собой какое бы то ни было подорожание, и надеюсь, что конкуренция на внутреннем рынке сохранит цены на прежнем уровне. Но предположим на минуту, что всё у нас действительно подорожает на десять процентов; ведь эти деньги останутся в национальной казне и снимут налоговое бремя с плеч граждан — то есть им же вернутся. В Америке не существует подоходного налога, очень невысоки прямые налоговые ставки — а всё благодаря тарифу.

Я буду в отъезде вплоть до окончания выборов, так что не сочтите за невежливость, если не смогу ответить на письма по этому вопросу.

Искренне Ваш

Артур Конан-Дойль

К избирателям приграничных районов

«Бордер телеграф», Галашилз

9 январь 1906 г. 

Джентльмены! Я надеюсь на Вашу поддержку в основном по вопросу финансовой политики: его я ставлю во главе угла, потому что считаю важнее любой политической проблемы. Наши двери широко открыты для импорта из всех стран мира. Неудивительно, что мы наводняем свой рынок готовыми товарами, которые могли бы произвести наши рабочие. Между тем со всех сторон вокруг нас воздвигаются тарифные барьеры, которые становятся всё более непреодолимыми.

Введением небольшой тарифной пошлины мы убьём по меньшей мере одного из двух зайцев: либо сохраним национальный рынок, либо получим возможность заручиться более выгодными условиями торговли с зарубежными странами. И то, и другое способствовало бы росту благосостояния как руководителей предприятий, так и трудящихся, поскольку успех первых — гарантия того, что и для вторых наступят лучшие времена. К шерстяной промышленности Британии, являющейся основной для приграничных городов, сказанное относится в наибольшей степени.

Я также сторонник решения, единогласно принятого премьер-министрами стран-колоний на Лондонской конференции 1902 года, согласно которому в торговых отношениях между странами Империи должен действовать принцип режима благоприятствования. Думаю, эта политика не требует особой аргументации — достаточно заметить, что наметившееся улучшение дел, в частности в шерстяной промышленности, есть прямое следствие такой политики. Льготы, предоставленные колониями, оказались для нашей торговли весьма благотворны; ясно, однако, что если мы не проявим взаимности, долго это продолжаться не будет. Я выступаю за то, чтобы по возможности освободить от пошлины всё, что сами мы произвести не можем, и обложить ею те импортируемые товары, которые мы производим сами. В результате такой рациональной реорганизации тарифной политики выиграют как страны-колонии, так и наши фермеры. Не пострадают и остальные слои общества — напротив, положение дел в торговле улучшится в целом, потому что колонии начнут отдавать предпочтение продукции наших производителей.