Уровень
Шрифт:
Круг сужался. Народу оказалось неожиданно много. Везде мелькали лица, тела в камуфляже, обтянутые перчатками кулаки.
Кто-то ударил прикладом в затылок, пока девушка пыталась достать того, кто оказался ближе. Потом она пропустила сильнейший удар под дых.
Люди толкали друг друга локтями, многоруким многоногим осьминогом пытаясь достать добычу, уже не оказывающую сопротивления. Как будто после, когда начнется раздача лакомых кусков тому, кто не ударил, ничего не перепадет.
Прима лежала на полу, покорно принимая удары. Ногой в живот, в грудь, в спину. Дыхание прервалось. Перед глазами стоял туман. Клейкой влагой, залепившей рот, выступила кровь. Девушка глухо стонала, угасающим сознанием ловя полузадушенный хрип
– Не убейте только… черти… черти…
Качалась лампочка на проводе, закрученном петлей. Яркий свет слепил глаза. Бликовал бритый череп - напротив сидел Циркач, вальяжно вытянув ноги. Сидел на безопасном от Примы расстоянии. В открытом вороте куртки, под горлом чернел кровоподтек. И говорил Циркач трудно, кашляя и растягивая слова.
– Так что не думай, что тебе так просто позволят уйти. На все четыре стороны. Я уже тебе говорил, что работаю охранником в закрытой лаборатории уже восемь лет и никогда такого не было. С месяца три назад стали доставлять из моргов людей в анабиозе, и я растерялся. Все ждал, когда меня тоже коснется. Профессор вообще об эпидемии… не то, чтобы говорил - сейчас объясню. Ну, думаю, мне хана - рядом ведь приходится работать. Не знаю, что за болезнь такая странная. И мне, по большому счету плевать - меня не касается и ладно. Теперь о тебе.
Прима слушала молча. Кусал морозом стальной ошейник. Все, что говорил Циркач - в одно ухо влетало, в другое вылетало. Пока монолог не коснулся непосредственно ее.
– А знаешь ли, ты - единственная, над кем профессор Б… ладно, оставим имена, проводил полномасштабные опыты. Как над лабораторной крысой. С остальными, как я понял, ему не так повезло. Чего молчишь?
– Он вперил в нее злой взгляд, но ответа не дождался.
– Возился с тобой ночами. Уходил он только под утро - вот тогда я и заинтересовался результатами опытов. Компьютер у него простенький. Вскрыть железо мне ничего не стоило. Даже у меня челюсть отвисла… А я в медицине полный лох… На тебя, например, не действуют яды. Из всех известных групп. Вирусы тоже - ни все эти гриппы, кошачий в том числе, ни гепатиты, ни ВИЧ… ни даже бешенство, атипичное, разумеется. Ожоги вообще отдельная песня… А регенерация твоих тканей поражает. Прямо супервумен какая-то… А твоя кровь - вообще кладезь каких-то мудреных названий… Как тебе это, интересно?
Девушка смотрела, как его рука с длинными, сильными пальцами чертит полоски в податливом материале, которым был обит пол. Слушала внимательно, стараясь не показывать виду. Циркач вредный человек. Стоит ему почувствовать ее интерес и он назло замолчит. А кому же неинтересно узнать про себя столько странного?
– Молчишь… Так что на сей момент ты единственная в своем роде. Остальные не достигли твоей стадии - так считал профессор. А я вот думаю - остальные под землей лежат, или пеплом… к небесам. Со всеми своими способностями. Не всех же в моргах выловили, - он подмигнул и Приме стало не по себе.
– Я это все тебе к тому рассказываю, чтобы ты лишний раз поняла - исчезнуть тебе не дадут. Пока не выпотрошат, естественно, до конца. Такому ценному экспонату как ты - место на столе, или в клетке. Поняла? Навел я справки у знающих людей. Так вот. За такое бабло, что за тебя обещали… у меня язык не поворачивается вслух сказать.
Циркач широко улыбнулся. В голубых глазах, в завораживающей пустоте, мелькали цифры.
– Конечно, сначала самому надо убедиться, что ты тот товар. Я не самоубийца, чтобы серьезным людям дерьмо втюхивать. Но игра стоит свеч… Она стоит стольких свеч…
Разговорчивый Циркач теперь лежал с перерезанным горлом, на залитом кровью полу. В мертвых глазах плескался красный свет. И даже если засыпать его деньгами с головой, ему вряд ли суждено порадоваться.
Удалось выжить только Хамеру. Прима его не боялась - разве можно сравнить здоровяка с той, кто отпустила ее. После нее не страшны и сотни Хамеров.
Память, встречным пожаром коснулась выжженной границы и не отступила. Ветер перенес искры через полосу отчуждения. Осколки пламени упали в благодатную почву. Вспыхнул новый пожар и озарил то, что прежде пряталось в темноте.
Прима шла по туннелю, взрывая сапогами волны в ленивой, тягучей воде. Девушка вспомнила все. Даже то, что случилось с ней после встречи с чудовищем. Вернее, во время ее. Следовало действовать, и как можно быстрее. Только для того, чтобы осуществить задуманное, ей требовались помощники.
Погруженная в себя, девушка словно нарочно не замечала ни стремительного подъема воды, ни течения, буквально толкающего в спину. Так удобнее было торопиться.
Теперь некуда будет спешить - последнее, о чем подумала Прима перед тем, как поток воды сбил с ног и подобно закрученной трубе в каком-нибудь аквапарке, потащил по наклонной плоскости тюбинга вниз, в клокочущую, ревущую бездну.
АРИЕЦ
Чаша подземного озера скрывала берега в кромешной тьме. Огромная, ненасытная она предостерегающе пенилась. Глубину, как вены обреченного больного, потерявшего много крови, питали подземные, отравленные химическими отходами стоки. Временами черная поверхность воды взрывалась расходящимися кругами. Волны катились, с плеском разбиваясь о камни.
Посреди озера оазисом в пустыне возвышалась мусорная свалка, пробитая колодцем шахты, заполненным до краев водой. Прямо над ней, на вогнутом под тяжестью земли потолке, в глубоких складках среди вздувшихся натеков, зияла черная дыра тюбинга. Когда-то, давно, труба спускалась в озеро, неся в своих недрах сточные воды. Теперь часть ее обвалилась и упала в озеро. Обрывок, скорее всего, лежал на дне, обрастая илом. Наверху, перевитый по краям изогнутой лентой спайки, торчал обломок трубы, из которого продолжала стекать вода. Изъеденный коростой сталактитов, потолок казался телом огромного чудовища, склонившегося над озером и опирающегося как на конечности на каменные своды пещеры, и жерло трубы наверху - его ртом, из которого извергался водопад зловонной жидкости.
Поток льющейся сверху воды то ослабевал, то усиливался. В те редкие минуты, когда он полностью иссякал, пещера погружалась в тишину. Только слышно было, как назойливо толкается вода в мусорные бока крохотного острова.
Среди гнили, ветоши, человеческих останков, разлагающихся пластиковых отбросов, среди обнаженных штырей арматуры, на которые, казалось, нанизан весь мусор, стараясь держаться подальше от воды, сидел Ариец. Смертельно усталый, опустошенный. Сидел, тупо разглядывая пятно света, застывшее на водной глади. Чудилось, что луч не скользил по воде, а наоборот - пытался пробиться оттуда, с глубины. Когда пятно расплывалось, сливаясь с вечной ночью, диггер тряс головой как застоявшийся в конюшне боевой конь, чья память еще не оскудела воспоминаниями о прежних победах.
Сон легко перетекал в вечный - Ариец убедился в том, насколько опасно даже кратковременное забытье. Островок был шатким, неустойчивым. Как мертвец многолетней выдержки - от него отваливались сгнившие куски и тонули в озере. Быстро, словно в глубине их, привязанных, кто-то дергал за веревку.
Скоро не спасла и боль в плече, притупленная действием обезболивающего. С полчаса назад Ариец забылся и не заметил, как съехал вниз. Вдруг погас луч света. Нахлынул мрак, мгновенно вытолкнув из глубины тень из забытого, а может надуманного кошмара. Из воды бесшумно появилась похожая на крокодилью пасть и нацелилась на беззащитную ногу. Диггер дернулся, проворно забрался выше, не переставал удивляться: откуда во сне такая прыть?