Урожай ядовитых ягодок
Шрифт:
Дверь распахнулась сразу. На пороге стояла прехорошенькая девочка в кожаной мини-юбочке и свитерочке-лапше, обтягивающем точеные плечики. На лестничную клетку вырвались звуки музыки, смех и выплыл аромат пирогов. В доме явно принимали гостей.
– Вы ко мне? – улыбнулась девочка.
– Позовите Ларису Григорьевну Левитину.
– Кого? – удивилась хозяйка, отступая в глубь холла.
– Левитину Ларису, – повторила я, – у меня к ней дела.
– Мама умерла, – ответила девочка.
– Как? – изумилась я.
Она пожала плечами.
– А как умирают – просто. Легла в больницу, щитовидка у нее болела, а назад не вышла.
Я стояла в полной растерянности. Девушка спокойно захлопнула дверь. Из квартиры донеслись взрывы веселого смеха. Однако дочь не слишком горюет по умершей не так давно матери.
Спустившись вниз, я пошла к двери.
– Женщина, – окликнула меня консьержка, – платочек потеряли!
Я обернулась и увидела на полу у лифта платок из голубого батиста.
– Это не мой.
– Значит, Глаголева из 64-й обронила, – вздохнула лифтерша, – она только что ушла.
Я нагнулась.
– Не трогайте, – испугалась тетка.
– Он мне не нужен, просто я хотела его вам на стол положить, передадите той, которая выронила.
– Ни боже мой, – замахала руками женщина, – никогда не прикасайтесь к чужим носовым платкам! Даже у родных не берите.
Я улыбнулась.
– Как же стирать?
– Пусть сами в машину засовывают. Я своим сразу заявила: не смейте платки в общий бачок класть. Испачкали, быстренько сполоснули и сушить повесили.
В подъезд вошла худенькая черноволосая девушка.
– Здравствуйте, Марья Сергеевна, – улыбнулась она.
– Добрый день, Анечка, – отозвалась лифтерша, – что же ты у Олеси не гуляешь? Там давно пляшут.
– Некогда мне, – вздохнула Аня, – работы много.
Она вошла в лифт, двери со скрипом закрылись, платочек продолжал сиротливо лежать на кафельной плитке.
– Отчего же вы шарахаетесь от носовых платков, – улыбнулась я, – боитесь инфекцию подхватить?
– Если берешь в руки не свой платок, – на полном серьезе заявила Марья Сергеевна, – то вместе со слезами получаешь и чужие беды, ну и заражаешься ими.
Я не выдержала и рассмеялась:
– Жуткая чушь!
– Вот и нет, – обиделась Марья Сергеевна. – Мне Лариса Григорьевна объяснила. Она знаете кто была?
– Кто?
– Лучшая гадалка в России, жаль, умерла, но смерть свою предчувствовала, шла в больницу и сказала: «Эх, Маша, прощай, не увидимся более на этом свете».
– Вы говорите про Левитину из 46-й квартиры?
– Именно. Грустная такая из дома уходила. Я ей вслед кричу: «Лариса Григорьевна, не волнуйтесь, все люди, если в больницу собрались, о смерти думают». А она повернулась и тихо ответила: «Я, Машенька, смерти не боюсь, потому как знаю, что ждет за чертой. Мне жутко делается, когда вспоминаю, кто меня на тот свет отправит».
– Ее убили?
– Господи, отчего такой ужас вам в голову пришел? – всплеснула руками Марья Сергеевна. – У нее болезнь имелась, вот название забыла, слишком хитрое. Лариса Григорьевна очень прозорливая была. Ее в нашем доме побаивались слегка, но бегали, если хотели что узнать. Никому не отказывала, а денег не брала.
– Да ну? Сейчас все гадалки дорого запрашивают.
– Лариса Григорьевна не из таких была, она от платы отказывалась. Говорила, что господь дар бесплатно дал, значит, и зарабатывать им нельзя. Очень совестливая женщина, не то что Олеся.
– Это кто?
– Дочь ее, – поморщилась Марья Сергеевна. – И еще говорят, будто яблоко от яблони недалеко падает! Леся полная противоположность матери, совсем бесстыжая выросла. А уж как ее Лариса Григорьевна любила! После смерти мужа прямо в зубах носила, ни в чем капризнице не отказывала. Ну и выросла еще та штучка! Мимо пройдет, никогда не поздоровается, а ведь я в этом доме всю жизнь работаю, совсем маленькой ее помню. И что бы вы думали, стоило матери умереть, как эта девчонка созвала вечеринку! Сорока дней не прошло, душа еще тут мается, а Олеся гулянку устроила с музыкой и танцами. Я не утерпела и сказала ей: «Знаешь, детка, положено траур держать, понятное дело, что год, наверное, много, но хоть месяц бы потерпела. Еще земля на могиле не осела, а ты козой скачешь!»
А она нахмурила лобик и процедила сквозь зубы: «Не твое дело, старая идиотка, лучше пол в лифте мой как следует, а то развела грязь».
Марья Сергеевна помолчала, а затем возмущенно добавила:
– Всех подруг своих растеряла, потому что грубая очень и жадная. Вон Анечка сейчас прошла, хорошая такая девочка, на врача выучилась, диплом в прошлом году получила. Они с Олесей еще школьницами вместе ходили, за одной партой сидели. Как Лариса Григорьевна умерла, Анечка и раздружилась с ее дочерью, черная кошка между ними пробежала. У Олеси теперь иные подруги, на «Мерседесах» ездят, Анечка же на троллейбусе в свою больницу добирается. А носовые платки чужие никогда не трогайте, Лариса Григорьевна зря ничего не советовала.
Я поехала домой, безостановочно зевая. День выдался суматошным и нервным, хотелось отдохнуть, почитать газету, съесть шоколадку… Уже возле квартиры я разозлилась на саму себя. Совсем ума лишилась! Подумала, что дискета нужна женщине, которая ложится в больницу, и успокоилась. А телефонный звонок? Кто пугал Жору, а?
Пол в холле был завален пакетами и свертками. Я открыла один мешочек и увидела ярко-голубой спортивный костюм, в другом оказались роликовые коньки, шлем и наколенники. Очевидно, Семен от радости совсем тронулся умом и начал скупать все вещи, предназначенные для подрастающего поколения.
Из кухни донесся приглушенный смех, я заглянула туда. У большого стола уютно устроились Семен, Ленинид и Юра. Перед каждым из мужиков стояло несколько бутылок пива, в центре, на большой тарелке, высилась гора креветок.
– О, доча, – испуганно воскликнул папенька, – глянь, какую штуку я Никитке купил!
– Кому? – не поняла я, разглядывая устрашающе огромную пожарную машину.
– Решили мальчика назвать Никиткой, – осоловело икнул Семен и потянулся к бутылке.
Я схватила приятеля за руку.