Урожай ядовитых ягодок

Донцова Дарья

– Память свободна.

От злости я чуть не шваркнула идиотский телефон об пол. Надо же, стерла сообщение.

Сразу уйти мне не удалось. Пришлось дожидаться Риту, а потом выкручиваться из ее цепких пальцев.

– Ага, обещала помочь, а сама! – зудела соседка.

– Вечером приду.

– Так уже полдевятого.

– Значит, завтра.

– Вот, вечно так! Мне тут одной ковыряться, да еще с ментами разговаривать! Сейчас приедут. Между прочим, спина болит, прямо отваливается!

Последние слова

Ритка произнесла с глубокой обидой в голосе. Я хотела было напомнить ей, что мы не такие уж близкие подруги, чтобы предъявлять мне претензии, но неожиданно сказала другое:

– Ты попроси Нинку из двенадцатой квартиры, она у людей полы моет, поможет тебе, уберет хоромы.

– Ага, так ей денег дать надо! Небось пятьдесят рублей возьмет. Видишь, какая ты! Откуда у меня такие средства! Думала, ты поможешь. Ну куда бежишь? Ночь на дворе. Кстати, где твой Олег?

Я молча вытащила из кошелька голубую бумажку и протянула противной бабе.

– На, в качестве спонсорской помощи.

– А сотни не будет?

– Нет, только пятьдесят, не хочешь – не бери.

– Давай, – резко ответила Ритка и вырвала у меня из пальцев купюру, – мало, конечно, да ладно.

К Институту Склифосовского я добралась около десяти вечера. Естественно, центральный вход был закрыт. На звонок выглянул секьюрити, окинул меня холодным взглядом и отрезал:

– Куда рвешься? Больные спят, посещения закончились.

– Пустите, пожалуйста, только с работы еду.

– Не положено.

Наверное, следовало сунуть ему рублей сто, но Ритка основательно опустошила мой кошелек, поэтому я решила проникнуть внутрь бесплатно.

– Сделайте одолжение…

– Идите домой.

Я еще поныла несколько минут, но охранник был спокоен, как удав, и неприступен, словно иная галактика.

– Сказано – нет, значит, нет.

Внезапно дверь распахнулась, с улицы вбежала пара. Молодой мужчина и женщина лет сорока, они что-то показали дежурному, и тот не стал их останавливать.

– Ага, вон этих пустил…

– У этих пропуск на посещение в любое время.

– Где такой берут, я тоже хочу.

Охранник вздохнул.

– Дура ты, не дай бог эту бумажку от врача получить.

– Почему?

– Сама подумай, в каком случае ночью в больницу пускают!

Вымолвив последнюю фразу, он буквально вытолкал меня на улицу. Я спустилась по ступенькам и стала огибать большое здание. Сам дурак. Любая больница, кроме, пожалуй, косметической лечебницы, не бывает никогда закрыта полностью, а уж Институт Склифосовского тем более. Как, скажите на милость, сюда попадают больные, а? Правильно, через приемное отделение. Вот там и дверь открыта, и народа полно.

Возле пандуса, по которому въезжали машины с красным крестом, и впрямь оказался незапертый подъезд. Правда, у двери стоял охранник, тоже бдительно поинтересовавшийся:

– Вы

куда?

Я сделала тревожное лицо:

– Маму сюда привезла только что, а я полис в машине забыла, вот, бегала за документом.

Охранник потерял ко мне всякий интерес, и я спокойно прошла внутрь.

По обе стороны длинного коридора шли двери, тут и там сидели и лежали люди, их было довольно много, никто не остановил меня, когда я вошла в большой грузовой лифт, куда только что втолкнули каталку с несчастным парнем со свежим гипсом на ноге.

В отделении стояла тишина. Больных не было видно, на посту тосковала медсестра, читавшая журнал.

– Подскажите, Радько в какой палате?

– Посещения закончены.

Я оперлась на высокий прилавок и вздохнула.

– Послушай, будь другом, ну пусти. Днем к нему жена ходит, сидит тут безвылазно, мне без шансов попасть, еще морду набьет, коли встретимся.

Женщина улыбнулась.

– Так и быть. Иди по коридору, справа последняя дверь. Там твой Радько лежит.

Я побежала в указанном направлении и постучала в белую дверь.

– Войдите, – раздался мужской голос.

В довольно просторной палате оказалось четыре кровати. На двух, накрывшись с головой одеялами, лежали спящие. Третий обитатель с загипсованной ногой, покоящейся на подставке, смотрел телевизор. Постель у окна была пуста.

– Вы к кому? – спросил дядька, отрываясь от экрана.

– Радько Георгий тут лежит?

– Вон его койка.

– Так она пустая.

– А к нему приятели пришли.

– Кто? – удивилась я.

Загипсованный зевнул.

– А я чего, прокурор, чтобы фамилиями интересоваться?

– Куда отправились, не знаете?

– Здеся далеко не уйдешь. Напротив палаты дверь, за ней лестница, курят небось.

Я вышла, пересекла коридор, толкнула дверь и увидела ступеньки. Сначала поднялась наверх, потом спустилась вниз, затем вновь вернулась на прежнее место. Больные и впрямь приспособили лестницу под курительную. На подоконниках виднелись консервные банки с окурками, кое-где обнаружились обгорелые спички. Впрочем, между третьим и вторым этажом нашлась парочка, занятая поцелуями. Но ни Жоры, ни его приятелей не было видно. Я подождала, пока юноша и девушка оторвутся друг от друга, потом спросила:

– Тут не проходили мужчины?

Влюбленные глянули на меня затуманенным взором, девица пробормотала:

– Не видели.

Действительно, очень глупо задавать им какие-то вопросы. Ромео и Джульетта были заняты только собой.

Я вернулась в палату и сообщила загипсованному:

– На лестнице никого нет.

– Не знаю тогда, куда он делся.

Медсестра тоже удивилась:

– Радько нет? Не может быть, мимо меня он не проходил, это точно.

– К нему вроде гости пришли.