Урожденный дворянин
Шрифт:
Тут Снежок смешался окончательно.
– Не может, боится, – констатировал Ростислав Юлиевич и повернулся к Кардиналу. – А ты? Всю свою жизнь ты исполняешь чьи-то приказы – и, надо сказать, довольно неплохо исполняешь. Ты умен, образован, обучен своему делу и способен обучаться и дальше. И что тебе дало это? Да ничего – по сравнению с теми, кто отдает тебе приказы. Желал ли ты иметь то же, что и они? Конечно, по-другому и быть не может. Но не можешь… Как и Снежок – боишься.
– Бене куи латуит… бене виксит, – сказал Кардинал.
– Хорошо прожил тот, кто прожил незаметным, – без труда перевел Елисеев. – Отличный девиз… для таких, как ты. Я предпочитаю:
– Я понимаю вас, Ростислав Юлиевич, – ровно, хотя разговор этот был явно неприятен ему, проговорил Кардинал. – Человечество сдерживаемо внутренними запретами – иначе мир и не смог бы существовать. Но уверяю вас – я же все-таки старше – что дело здесь обстоит несколько сложнее…
– Да не сложнее! – махнул рукой Елисеев. – Все именно проще. И в этом тоже вы все боитесь себе признаться… Что-то я сегодня… – добавил он вдруг, будто на мгновение опомнился от наркотической буйной лихорадки, раздергивающей его, – что-то я немного… А, ладно… Суть в том, дорогой мой Кардинал, что не все люди рождаются с, как ты говоришь… внутренними запретами. Время от времени появляются на нашей планете и такие, кто сильнее векового страха.
4
Faber est suae quisque fortunae (лат.). – Каждый сам кузнец своей судьбы.
– Это вы о Купидоне? – хмуро спросил Кардинал.
– Купидон – выродок. Все, что его волнует, – это возможность причинять боль другим. Ни в каком другом явлении жизни он наслаждения не видит. Я говорю о другом. О таких, как я, – Ростислав Юлиевич заявил это просто, без пафоса, как о чем-либо само собой разумеющемся. – Понимаешь? Столетие за столетием на Земле появляются те, кому суждено изменять ход истории. Те, кому от рождения предначертано быть сильнее всех прочих – намного сильнее, неизмеримо сильнее! А в чем их сила? Не в объеме мускулов и не в исключительных умственных способностях, а только лишь в том, что они не боятся того, чего боятся другие. Не боятся воплощать в жизнь свои желания – какие угодно желания. Не боятся раз за разом переступать ту черту, что отделяет человека от… сверхчеловека. Даже не человека, нет… Дракона! Царя над всеми разумными существами! Дракона! – это сравнение так понравилось Елисееву, что он прокричал его несколько раз. – Да, драконы! Мы – драконы! Нас мало… нас и не может быть много. Нас – достаточно, чтобы жизнь на Земле не останавливалась, чтобы двигалась вперед… Мы – можем все. Поэтому нам и дозволено – все…
В кармане Кардинала зазвонил телефон.
– Это Борман, – уверенно сказал Ростислав Елисеевич.
Это, действительно, оказался Борман. Выслушав его доклад, Руслан Карлович сообщил Елисееву:
– Они заняли позицию – восьмеро. И только что на дороге появилась машина, высадила пассажира, развернулась и уехала.
Елисеев захохотал, оскалив зубы. При виде его исказившейся физиономии Кардинал еще раз подумал о том, что при этом хозяине он надолго не задержится. Пришла пора покидать Ростислава Юлиевича…
– Вот о чем я и говорил! – выкрикнул Елисеев. Он достал из кармана стеклянную трубочку, провел ей несколько раз по воздуху, потом внимательно осмотрел и облизал с одного конца. – Я сразу почувствовал в этом пареньке такого, как я! Дракона! Он не остановится ни перед чем, потому что он всемогущ, да!
– При всем уважении к вам, Ростислав Юлиевич, – проговорил Кардинал, – пусть парень и обладает какими-то неординарными бойцовскими качествами, но с восемью здоровыми мужиками ему не совладать. Они его в асфальт закатают.
– Не закатают, – усмехнулся Елисеев.
– Почему же?
– Потому что им приказано доставить его сюда живым.
– Ах, да…
– Н-ну-с, а, как доставят, так и посмотрим: прав ли я относительно этого… Олега Гай Трегрея или нет. Эх, как бы я хотел, чтобы парень действительно оказался Драконом! Скучно мне со всеми вами…
Распознать засаду не составило для Олега ни малейшего труда. Безветренным поздним вечером придорожные кусты сами собой не шелестят, и уж точно – не бормочут приглушенным осторожным шепотом. Но, тем не менее, парень двинулся посередине дороги – прямо к тому месту, где прятались, ожидая, вероятно, именно его, люди. Необходимости скрытно красться он не видел.
Через несколько шагов Олег остановился. Он не успел сделать, что собирался. Он услышал, как кто-то в засаде сдавленно чихнул, зажимая себе рот, а потом досадливо выматерился. Секундою спустя раздался глухой несильный шлепок и еще одно хриплое матерное ругательство – наказание настигло проштрафившегося.
Трегрею стало смешно и противно. Как-то сразу он понял, что просто так его не пропустят – нормальные человеческие слова притаившиеся в кустах люди вряд ли воспримут. Скорее всего, ему предстоит схватка. «А стоят ли они того?..» – подумал он, но тут же оборвал себя. Стоят или не стоят, а правила – есть правила.
– Я – урожденный дворянин! – громко произнес он. – В чем имею честь уведомить вас!
В кустах изумленно притихли. Кто-то меленько захихикал, но тут же заткнулся.
Олег двинулся дальше.
– Это он! Это точно он, вальтанутый бес! – сипел на ухо престарелому седоволосому Борману парень с косым белым шрамом на щеке. Помимо этого полученного сколько-то лет назад украшения парень имел еще украшение и недавнее – короткую полоску пластыря на перебитой кривой переносице. – Он тогда тоже про дворянина чего-то тер… Да я его и без этого узнаю…
– Потише, Гриб… – отодвигаясь от парня, пробормотал Борман. – Не слюнявь мне ухо, я не баба. Ты уверен, что это он? Какой-то доходной типок.
– Он! Он! В натуре, он!
– А чего ты кричал, что он кабан здоровый? Какой же он здоровый-то, а?
– Когда тебе в сундук с ноги пропишут… тоже в башке перепутается все. Я же той башкой смаху об пол шибанулся! – сипло оправдывался парень со странным прозвищем Гриб.
– Ладно, за слова ответишь, если что.
– Отвечу! – горячо пообещал Гриб. – Только Борман… Близко его не подпускайте, беса. Шмалять надо, когда он на расстоянии! А если близко подберется… лучше не подпускайте, короче!
– Не ссы! – хмыкнул в ответ Борман. – Видать, ты нормально тыквой своей приложился, если какого-то щегла очкуешь, когда с тобой рядом семеро пацанов со стволами.
Гриб пробурчал что-то неразборчивое, тиская в руках травматический пистолет. Потом, сунув оружие под мышку, достал из кармана бутылочку водки емкостью в двести пятьдесят граммов (так называемый, «мерзавчик»), с хрустом свинтил крышку и сделал пару крупных глотков.
– Будем шмалять, будем… – успокоил его Борман. – Только по моей команде, и только если он побежит. И учти, Гриб, всем сказал уже, а тебе повторю – целить только в корпус и по ногам.