Усадьба леди Анны
Шрифт:
– - У девки просто кончились деньги, – раздраженно махнул рукой его величество. – Скажи, он… он совсем изуродован?
Принц неопределенно пожал плечами:
– - Отец, он цел и здоров, он видит обоими глазами. Конечно, красавчиком его теперь не назовешь – шрам большой. Но я не могу сказать, что он внушает отвращение или выглядит противно. Ну, шрам и шрам, что такого?! В армии полно офицеров с ранениями похуже. Он просто… Он просто никогда не сталкивался с трудностями, отец. Всегда был любимчиком при дворе, всегда в окружении красоток. Но я не знаю, как вывести его из
Отправив сына из комнаты, его величество некоторое время еще сидел в кресле, протягивая к огню зябнущие руки, и о чем-то размышлял. Затем протянул руку и взял со стола колокольчик.
На серебристый звон явился Жиль, старый и доверенный слуга. Только ему, да еще наследнику престола дозволялось входить к королю без доклада.
– - Жиль, прикажи заложить карету без гербов. И пусть подадут к тайному входу.
– - Это еще зачем?! Ума лишились?! Ночь на дворе, а вас куда еще понесло? – почтительности в голосе Жиля было гораздо меньше, чем возмущения. – Чай, вам не двадцать лет-то, по ночам скакать!
– - Прикажи.
Жиль был всего на три дня старше своего короля, но бог отпустил ему гораздо больше сил и здоровья. Он был молочным братом короля, внебрачным сыном неродовитой дворянки и одним из самых близких его величеству людей.
Все началось давным-давно, когда самого короля Филипп XI еще даже не было на свете. Так случилось, что баронесса Вернер, выбранная на роль королевской кормилицы, родила на неделю раньше своей королевы, но родов не пережила.
Спешно кинулись искать хоть кого-то, имеющего если не титул, то хотя бы дворянство, и единственной близкой кандидатурой оказалась живущая в Парижеле Жанна Дюпон. Её предложила служившая при дворе кастеляншей тетка. Девицу с нагулянным ребенком спешно перевезли во дворец.
Жанна кормила и сына, и царственного младенца, который тогда был просто дофином, около двух недель. Наконец, к большому облегчению фрейлин, разродилась еще одна дама – графиня де Камбер.
Однако царственный младенец грудь графини брать отказался и истошно орал два дня так, что в конце концов старшая леди его опочивальни обратилась к королю-отцу лично. Король высказался весьма цинично:
– - Какая разница, чью сиську сосет мой сын?! Главное, чтобы он был сыт!
Такая прихоть королевского младенца спасла и саму Жанну Дюпон, и ее сына от усмешек за спиной, презрения общества и нищеты. Кормилица спешно получила титул баронессы, а потом, через четыре года, даже вполне удачно вышла замуж и уехала в южные края на родину мужа.
Сын же ее, Жиль, остался в свите маленького наследника, со временем получил титул барона, но все так же продолжал заботиться о своем молочном брате. Он так и не завел семью, искренне полагая, что король и есть его семья. Он мог оттаскать за ухо маленького дофина или Максимилиана за проказы, но он же потребовал увольнения гувернера бастарда, когда заметил, что тот поощряет его интерес к девицам, желая пристроить фавориткой дальнюю родственницу:
– - Этой дури мальчишка еще успеет нахвататься! И так изнеженным растет. В армию бы его, ваше величество, – тогда король послушал Жиля только частично, о чем
Вот и сейчас, недовольно ворча, Жиль приказал подать карету, а потом лично отправился проследить, достаточно ли грелок и пледов положили лакеи. В карету он влез следом за его величеством и на недовольный взгляд только фыркнул.
– - Небось к Максу поедете, ваше величество? А я вам говорил: разбаловали мальчишку! Надо было в пятнадцать его в армию пристроить, глядишь, был бы толк.
– - Жиль…
– - Я скоро шестьдесят лет как Жиль! А вы, ваше величество, нет бы послушать доброго совета… А теперь вот…
– - Не ворчи. Скажи лучше, как вытащить мальчика?
– - Как-как… Жену бы ему добрую, да детишек. Оно бы дурь-то и повыветрилась. А по девкам таскаться – это много ума не нужно! А раз нет семьи у него, так хоть в работу отправьте. Вот его высочество дофин у нас молодец, земли объехал, людям показался, войска на местах проверил, жалобы послушал от горожан. А чего бы и герцога не отправить также? На севере народ суровее, до его раны дела никому не будет, а он и попривыкнет.
К отелю де Шефрез подъехали уже сильно за полночь. В одной из башен на втором этаже горел свет в окне.
– - Не спит…
– - Ничего, молодой еще. Что ему будет?
– - Ты, Жиль, иногда совсем бесчувственным кажешься, – недовольно пробормотал король. – Ступай, скажи лакеям, чтобы не докладывали, я сам поднимусь к нему.
***
Герцог Ангуленский покосился на кубок с вином и поморщился: пить не хотелось. Странная тоска, охватившая его в последнее время, не проходила.
Камин разгонял зимнюю стужу по углам скупо обставленной комнаты. В этот кабинет слуги даже не имели права заходить. Ключ был только у самого Макса. Каменные стены, скрипучий дощатый пол без ковра, зато подсвечник аж на пять рожков. Да и стол сделан весьма добротно, хоть и не по нынешней моде.
Здесь, в старом крепком сундуке, хранились почти полтора десятка книг, собранных герцогом для своей библиотеки, и ожидали своего перевода. Здесь Максимилиан отдыхал от внешнего мира. Раньше, по крайней мере, так и было…
Сперва, сразу после ранения, приходя в себя на телеге, везущей его в Парижель, молился о том, чтобы Господь сохранил ему глаз. Он помнил и сильную боль, когда лекарь сшивал лицо, и запредельную боль, от которой он впал в беспамятство, когда часть раны сочли нужным прижечь.
«Человек такая скотина – всегда и всего ему мало! Ну, сохранил мне Господь зрение… И что?! Для чего?! Для того, чтобы я мог обоими глазами собственное уродство видеть?! Или письма от матери читать?!»
Письмо, которое вызвало такое раздражение, привез гонец совсем уже поздно ночью. Мать беспокоилась о его здоровье и писала, что находится в стесненных обстоятельствах: «…и если бы у меня были средства, я сама приехала бы ухаживать за тобой, мой дорогой мальчик!
Что же касается маркизы, тебе не стоит судить ее слишком строго. Она молода и, разумеется, неопытна в уходе за больными. Не грусти, я приеду и помирю вас сразу, как только получу от тебя деньги. Вышли их с тем же человеком…»