Усадьба с приданым
Шрифт:
В общем, к Марку Платонычу Мария попала уже после обеда, когда хозяин, явно только откушавший, баловал себя чайком на тенистой веранде. Увидев эту картину, Маше захотелось даже головой тряхнуть: ну точь-в-точь сцена быта барина начала двадцатого века. Или, скорее, купца, потому как чай профессор прихлёбывал из блюдечка в прикуску с настоящим колотым сахаром. А на столе, естественно, на белоснежной скатёрке сиял начищенным боком самый настоящий самовар, да не электрический, а натуральный такой, с трубой.
Гостью Марк Платоныч встретил приветливо,
– Вам с лимончиком или со сливками? А, может, молока? – просто-таки искрясь задорным лукавством, степенно суетился Марк Платоныч. Ухаживал, то есть.
– Чай наливать в молоко и не иначе? – растерянно пробормотала Мария.
– О, вижу, вы знаток английской культуры? – восхитился профессор.
– Да нет, просто по верхам нахваталась, – призналась госпожа Мельге.
– И всё же приятно видеть истинно интеллигентного человека, – добродушно щебетал хозяин. – А то, знаете, я тут совсем опростился. Представьте, недавно поймал себя, что говорю… «извиняюсь»! Нет, это же невозможно, согласитесь! Но так и было, уверяю вас, – хозяин, очень довольный собой, расхохотался, сверкнув безупречными голливудскими зубами. – «Извиняюсь»! Каково? Но ведь с кем поведёшься. Боюсь, скоро и не то сказану, а, например, «волнительно» или «просвечивающаяся». Клянусь вам, тут так и говорят!
– Так зачем же вы сюда ездите? – буркнула Маша, разговоров об обнищании языка в частности и культуры в целом не любившая.
– Как же, голубушка вы моя, Мария Архиповна, – возмутился профессор. – Надо же изредка припадать к корням, к истокам. А какие тут природы, какие пейзажи! Мне на удивление комфортно здесь работается. Да и голова становится как у молодого, честное слово.
– Почему «как»? – послушно выдавила ожидаемый комплимент Мария. – Вам до старости ещё очень далеко.
– Ну что вы! – хохотнул Марк Платоныч, по-гренадёрски лихо подкрутив ус. – Хотя, говорят, старый конь борозды не испортит. И на этом моменте мы переходим к цели вашего визита. Которая, между прочим, мне хорошо известна.
– Вот как? – светски изумилась Мария Архиповна.
– Да-да, голубушка. Простая логика. Вы дружны с Сашей, а он, в свою очередь, благоволит Лизоньке, с которой у нас недавно возникли некоторые разногласия, – интеллигентно погрустнел профессор. – Соответственно, не сложно догадаться: вы пришли по её просьбе. Или по причине моего несанкционированного появления на вашей территории ночью, что вряд ли. Ведь невооружённым глазом видно, вы добрейшей души человек и тот свой испуг, виновником которого я невольно стал, простили. Скажете, я не прав?
– Не скажу, – согласилась Маша, откровенно выпавшая от такой велеречивости в осадок.
– Вот видите, как всё просто? – Марк Платоныч стал ещё грустнее. – Так чего хочет Лизонька? Чтобы я вернулся к ней, покинул семью?
– Ну-у… – протянула окончательно дезориентированная госпожа Мельге.
– Это никак невозможно, голубушка, – полностью перейдя к трагедии, заявил профессор. – Каюсь, перед всем миром каюсь, грешен. Седина в бороду, бес в ребро, а плоть слаба. Не устоял. Да и кто устоит перед столь искренней, невинной, столь горячей молодой и чистой любовью?
– А что, любовь была и впрямь невинна и чиста? – ляпнула Мария Архиповна, не успев прикусить язык.
– Ну конечно! – профессор подозрительно глянул на гостью, но из амплуа решил не выходить. – Видели бы её письма! Буря чувств и эмоций, такая преданность. Но увы, первый шквал спал, и я вспомнил о своём долге перед семьёй, перед супругой, в конце концов. Она, безусловно, поймёт и примет меня, но только представьте, сколько боли принесёт ей мой… э-э…
– Загул? – предложила Мария, язык которой явно стремился к самосознанию.
– Мою слабость, – мягко укорил гостью профессор. – Вот вы рассердились, и я вас прекрасно понимаю. Вы же замужем? – Марк Платоныч выразительно глянул на обручальное кольцо, про которое Маша совершенно забыла. Ну а часто ли люди вспоминают о собственной селезенке, если она не болит? Сидит где-то себе в потрохах и сидит. Вот и кольцо: есть оно на пальце и есть. А, наверное, стоило бы уже снять. – Вот именно, голубушка моя, вот именно. Женская солидарность. Я бы даже сказал, солидарность супруг, оттого вы и сердитесь. И, заметьте, я вас нисколько не виню, понимаю ваши чувства. Потому и порвал с Лизонькой. Окончательно и бесповоротно порвал, как бы ни было мне жаль её.
– Страдающего сердечка?
– Что, простите?
– Как бы вам ни было жаль её страдающего сердечка?
– Ну к чему этот язвительный тон? – нахмурился профессор.
– Простите, – покаялась Мария, в задачи которой настраивать хозяина против себя не входило.
– С удовольствием прощаю, голубушка. Как я уже упоминал, ваши чувства мне понятны. Поверьте, я предпринял всё возможное, чтобы нивелировать последствия этой неприятной истории.
– Поэтому вы просили местных женщин поговорить с Лисой?
– Именно поэтому, – покивал Марк Платоныч. – Видите ли… Нет, я не скажу, что Лизонька помешалась умом, это просто расстройство, нервы. Но она буквально преследует меня, плачет, пытается кинуться в ноги, забрасывает письмами, угрожает самоубийством! Она звонила моей супруге…
– То есть ваша жена в курсе происходящего? – встрепенулась Маша.
– В курсе или будет в курсе, какая, собственно, разница? – снова поморщился хозяин. Правда, в этот раз мина у него вышла куда как честнее и откровенно досадливая. – Так или иначе, но мне придётся заглаживать свою вину перед Ольгой Игоревной. А это, поверьте, будет не просто. Моя супруга воспитана в старых традициях и, как истинная женщина, знает себе цену.