Усадьба
Шрифт:
– Дело, как я понимаю, обстоит следующим образом: Джордж отказывается с ней порвать, но он готов защищаться и отрицать все. Он ожидает, что я буду действовать именно в этом духе.
Взяв со стола вазочку, мистер Парамор опять принялся нюхать розу.
Мистер Пендайс нарушил молчание.
– Как джентльмен, - начал он резким от волнения голосом, - он, я полагаю, должен...
Грегори, натянуто улыбаясь, докончил:
– Лгать.
Мистер Пендайс мгновенно возразил:
– Дело не в этом, Виджил. Джордж вел себя возмутительно. Я не защищаю его, но если эта женщина хочет все отрицать, Джордж не может вести себя подло, - во всяком случае, меня воспитали в таких правилах.
Грегори подпер рукой голову.
– Вся система никуда не годится...
– начал он.
Мистер Парамор вмешался:
– Давайте придерживаться фактов. Они и без системы достаточно неприятны.
Первый раз открыл рот священник:
– Я не знаю, что вы имеете в виду под системой, но, по-моему, оба они, и этот мужчина и эта женщина, виноваты в том...
Грегори перебил его дрожащим от гнева голосом:
– Будьте так добры не называть миссис Белью "эта женщина"...
Священник вспыхнул:
– Как же прикажете называть ее?..
Мистер Пендайс голосом, которому несчастье придавало некоторое достоинство, проговорил:
– Господа, дело идет о чести моего дома.
Наступило еще более долгое молчание - глаза мистера Парамора переходили с одного лица на другое, и губы, над розой, растянулись в улыбку.
– Я полагаю, Пендайс, - наконец начал он, - вы пригласили меня сюда, чтобы выслушать мое мнение. Так вот, не доводите дела до суда. Если в вашей власти что-нибудь сделать, делайте. Если в вас говорит гордость, заставьте ее замолчать. Если вам мешает честность, забудьте ее. Между деликатностью и законом о разводе нет ни одной точки соприкосновения; между правдой и нашим законом о разводе нет ничего общего. Я повторяю: не доводите дела до суда. Пострадают все: и безвинный и виноватый; только безвинный пострадает больше, и никто не выиграет. Я пришел к такому выводу по зрелому размышлению. В иных обстоятельствах я, возможно, и посоветовал бы что-нибудь иное. Но в этом случае, я повторяю, никто не выиграет. Надо сделать так, чтобы дело не дошло до суда. Не давайте пищи праздным языкам. Послушайтесь моего совета, напишите еще раз Джорджу, потребуйте с него обещание. Если он опять откажется, что ж, возьмемся тогда за Белью, попытаемся его припугнуть.
Мистер Пендайс слушал, не проронив ни слова: у него с давних пор сложилась привычка не перебивать мистера Парамора. Когда же Парамор кончил, сквайр поднял голову и сказал:
– Это все козни рыжего негодяя! Не понимаю, Виджил, для чего вы затеяли все это. Вы, верно, и навели его как-нибудь на след.
Сквайр желчно поглядел на Грегори. Мистер Бартер тоже взглянул на него, - в его взгляде был вызов и вместе некоторая пристыженность.
Грегори, смотревший перед тем, на свою нетронутую рюмку, поднял голову, - лицо его было красно. Голосом, дрожащим от негодования и гнева, он заговорил, обращаясь к Парамору и стараясь избегать взгляда священника:
– Джордж не имеет права бросить женщину, которая доверилась ему; это будет подло, если хотите. Не мешайте им, пусть они живут вместе честно и открыто, пока не смогут стать мужем и женой. Почему вы все говорите так, будто вы озабочены только положением мужчины? Мы с вами должны защитить женщину!
Священник первый обрел дар речи.
– То, что вы говорите, сущая безнравственность, - произнес он почти добродушно.
Мистер Пендайс встал.
– Стать ее мужем!
– воскликнул он.
– Да как вы... ведь хуже, страшнее этого... мы только думаем, как избежать этого! Мы на этой земле... отец сын... отец - сын... из поколения в поколение.
– Тем более стыдно, - кричал Грегори, - что вы, потомок этого благородного рода, не можете встать на защиту женщины!
Мистер Парамор досадливо пожал плечами, взывая к его здравому смыслу:
– Во всем нужна золотая середина. Вы уверены, что миссис Белью нуждается в защите? Если нуждается, я с вами согласен. Только так ли это?
– Я даю слово, - ответил Грегори.
Минуту мистер Парамор сидел, подперев рукой голову.
– Мне очень жаль, - наконец сказал он, - но я руководствуюсь своим собственным впечатлением.
Сквайр поднял голову:
– Если дела обернутся наихудшим образом, могу ли я лишить Джорджа наследства - нашего родового поместья?
– Нет.
– Что? Нет... это... это... никуда не годится.
– Надо быть последовательным.
Сквайр глянул на него недоверчиво, затем быстро проговорил:
– Если я ничего не оставлю ему, кроме поместья, он скоро окажется нищим. Прошу прощения, господа. У вас у всех пустые рюмки! Я вовсе потерял голову.
Священник налил себе вина.
– До сих пор я не сказал ни слова, - начал он.
– Я считал, что это не мое дело. Мое убеждение таково: слишком много разводов в наши дни. Пусть эта женщина возвращается к своему мужу, и пусть он объяснит ей, как она перед ним виновата.
– Его голос и взгляд посуровели.
– И пусть они, как подобает христианам, простят друг друга. Вы говорите, - обратился он к Грегори, - о защите женщины. Вот так в наши дни прокладывает себе дорогу безнравственность. Я решительно поднимаю свой голос против подобной сентиментальности. Поднимал и всегда буду поднимать.
Грегори вскочил на ноги.
– Я как-то сказал вам, что вы поступили непорядочно. Я повторяю это опять.
Мистер Бартер встал, наклонившись над столом, лицо его побагровело. Он в упор посмотрел на Грегори, не имея сил выговорить ни слова.
– Один из нас, - сказал он, заикаясь от волнения, - должен покинуть эту комнату!
Грегори хотел было что-то возразить, но, резко повернувшись, вышел на террасу и исчез.
– До свидания, Пендайс, я тоже ухожу, - сказал священник.
Сквайр пожал протянутую руку, на его лице было недоумение и грусть. Когда мистер Бартер вышел, в комнате воцарилось молчание. Сквайр вздохнул.
– Как бы мне хотелось быть сейчас в Оксенхэме, Парамор! Как я мог покинуть свое старое гнездо! Вот и пришла расплата. И зачем только было посылать Джорджа в Итон?
Мистер Парамор глубже уткнул нос в вазу. В этих словах его старого приятеля заключался его "символ веры": "Верую в отца моего, и в его отца, и в отца его отца, собирателей и хранителей нашего поместья, и верую в себя, сына моего и сына моего сына. И верую, что им создали страну и сохранили ее такую, какая она есть. Верую в закрытые школы и особенно в ту школу, где я учился. Верую в равных мне по общественному положению, в мою усадьбу, верую в порядок, который есть и пребудет во веки веков. Аминь".