Усадьба
Шрифт:
– О мистер Виджил! У леди Молден самые лучшие намерения!
– Лучшие намерения? Она мне отвратительна. И чего ради мы убили столько времени в этой душной гостиной! Взгляните на небо!
Миссис Шортмэн взглянула на небо.
– Но, мистер Виджил, - заговорила она, волнуясь, - мне кажется иногда, что вы видите вещи не такими, какие они есть, а какими они должны быть! Путь, по которому вы идете...
– Млечный Путь, - сказал вдруг Грегори.
Миссис Шортоэн поджала губы: она никак не могла привыкнуть к его манере шутить.
Остаток пути разговор у них не вязался. В редакции мисс Мэллоу, сидя за машинкой, читала
– Для вас несколько писем, мистер Виджил.
– Миссис Шортмэн считает, что я не могу трезво судить о вещах, ответил Грегори, - а вы как думаете, мисс Мэллоу?
Румянец со щек мисс Мэллоу пополз на ее шею и покатые плечи.
– О, нет! Вы судите трезво, мистер Виджил, только... может, мне кажется... Я не знаю, вы хотите иногда добиться невозможного.
– Билкок Билдингс!
Минуту все молчали. Затем миссис Шортмэн, сидя за своим бюро, начала диктовать, и машинка затрещала.
Грегори, прочитав письмо, сидел неподвижно, опустив голову на руки. Миссис Шортмэн перестала диктовать, машинка утихла. Но Грегори не двигался. Обе женщины повернулись, посмотрели на него. Затем взглянули друг на друга и отвели глаза в стороны. Через несколько секунд обе опять устремили взгляды на Грегори. Грегори сидел все в той же позе, не двигаясь. В глазах женщин появилось беспокойство.
– Мистер Виджил, - наконец проговорила миссис Шортмэн, - мистер Виджил, как, по-вашему...
Грегори поднял голову, его лицо было красно до корней волос.
– Прочтите это, миссис Шортмэн.
Отдав ей письмо на голубоватом листке с орлом и девизом "Strenuus aureaque penna", он встал и принялся расхаживать по комнате. И пока он легкими, крупными шагами ходил взад и вперед, миссис Шортмэн, не отрываясь, читала, а девушка за машинкой сидела неподвижно. Лицо ее было красно от ревнивой зависти.
Миссис Шортмэн положила листок на верхнюю полку бюро и сказала, не поднимая глаз:
– Конечно, очень жаль бедную девушку, но, в сущности, мистер Виджил, так должно быть, чтобы сдерживать... сдерживать...
Грегори остановился; поймав его сверкающий взгляд, миссис Шортмэн сбилась с мысли, - этому взгляду, подумалось ей, не дано видеть вещи в их реальном свете. Повысив голос, она продолжала:
– Если бы не страх перед позором, числа не было бы подобным случаям. Я знаю деревню, мистер Виджил, лучше, чем вы.
Грегори зажал уши.
– Мы должны немедленно найти для нее приют.
Окно было раскрыто настежь, так что он не мог распахнуть его еще шире, и он стоял и смотрел в небо, будто отыскивая этот приют.
А небо, на которое он глядел, было голубое, и белые птицы-облака летели в его глубине.
Он вернулся к столу и принялся за следующее письмо...
"Линкольнс-Инн-Филдс
24 мая, 1892.
Дорогой Виджил!
Я вчера видел Вашу подопечную и узнал от нее одно обстоятельство, которое Вам еще не известно и которое, я боюсь, причинит Вам боль. Я спросил ее прямо, можно ли посвятить во все Вас, и она ответила: "Ему лучше узнать, только мне жаль его". Короче говоря, дело вот в чем: то ли Белью почуял, что за ним следят, то ли кто-то подсказал ему эту мысль, только он предвосхитил нас и начал дело против Вашей подопечной, назвав в качестве соответчика Джорджа Пендайса. Джордж был у меня и показал повестку из суда. Он сказал, что в случае необходимости готов показать под присягой, что между ними ничего не было. Словом,
Я тотчас поехал к миссис Белью. И она сказала мне, что обвинение справедливо. Я спросил, хочет ли она защищать себя в суде и предъявить встречный иск против мужа. Ответ был таков: "Мне решительно все равно". Больше я ничего от нее не добился, и, как ни странно, я верю, что так оно и есть. Мне показалось, что она настроена весьма беспечно и не питает к мужу недоброжелательства.
Мне нужно повидать Вас, но после того, как Вы обдумаете все хорошенько. Я обязан высказать Вам свои соображения. Дело, если будет разбираться, доставит большие неприятности Джорджу, но еще больше его близким - даже может оказаться губительным для них. В подобных случаях почти всегда больше всех страдают невинные. Если подать встречный иск, то, принимая во внимание положение Пендайсов в обществе, можно с уверенностью сказать, мы будем свидетелями еще одного cause celebre {Знаменитый процесс (франц.).}, рассмотрение дела займет дня три, а быть может, и неделю, и об этом будут кричать все газеты; а вы знаете, что это значит. С другой стороны, отказ от встречного иска, при том, что нам известно о капитане Белью, помимо чисто этических соображений, неприятен мне как старому бойцу. Мой совет поэтому: сделайте все возможное, чтобы не допустить дело до рассмотрения в суде.
Я старше Вас на тринадцать лет. Я питаю к Вам искреннее уважение и очень хочу уберечь Вас от ненужных страданий. Во время моих встреч с Вашей подопечной я имел возможность наблюдать ее; и, рискуя обидеть Вас, я все-таки выскажу свое о ней мнение. Миссис Белью замечательная женщина в своем роде. Но два-три замечания о ней, сделанные Вами в моем присутствии, убедили меня, что миссис Белью совсем не то, что Вы себе представляете. Она, на мой взгляд, принадлежит к тем энергическим натурам, для которых наша мораль, наше одобрение или неодобрение ровно ничего не значат. Когда подобная женщина, происходящая к тому же из старинного рода, попадает в свет, она всегда обращает на себя внимание. Если Вы поймете это, то убережете себя от ненужной боли. Другими словами, я прошу Вас, не принимайте ее и ее обстоятельства слишком серьезно. Таких женщин и мужчин, как она и ее муж, сколько угодно. Там, где другой утонет, миссис Белью выплывет просто потому, что иначе она не может. И еще прошу Вас, постарайтесь видеть вещи в их истинном свете.
Простите, Виджил, то, что я пишу Вам все это, и поверьте: моя единственная цель уберечь Вас от страданий.
Приезжайте ко мне, как только все обдумаете.
Искренне Ваш
Эдмунд Парамор".
Грегори пошатнулся, словно внезапно ослеп. Обе женщины вскочили со своих мест.
– Что с вами, мистер Виджил? Чем-нибудь помочь?
– Спасибо, ничего не надо. Я получил неприятное известие. Пойду подышать свежим воздухом. Сегодня я больше не вернусь.
Он взял шляпу и вышел.
Он зашагал к Хайд-парку, бессознательно устремляясь туда, где больше простору, где самый чистый воздух; он шел, заложив руки за спину, опустив голову. А поскольку природа, как известно, - дама иронического склада, то и случилось так, что Грегори отправился за утешением в парк именно в этот день, когда все там ликовало. Уйдя подальше, он лег на траву. Долгое время он лежал, не двигаясь, закрыв глаза руками и, несмотря на совет Парамора не страдать, предавался самому отчаянному страданию.