Ущерб тела
Шрифт:
В Ренни еще слишком много от Гризвольда, поэтому такой подход ее временами бесит. В прошлом году она зашла в редакцию «Звезды Торонто» как раз в момент, когда кто-то из младших редакторов составлял очередной список. Приближался Новый год, все пили белое вино из картонных коробок, разливая его по одноразовым стаканчикам, – и покатывались со смеху. Это была традиция. Иногда такой список называли «Да – Нет», иногда «Плюс – Минус»; они вселяли в людей, включая самих составителей, уверенность. Им казалось, что они и впрямь умеют определять различия, делать выбор, и что это каким-то образом оправдывает их. Когда-то она и сама составляла такие списки.
На
5
Пятнадцатый премьер-министр Канады.
6
Заведения быстрого питания в центре Торонто.
– Кого еще отправим в нокаут? – спросили ее, когда она вошла, с нетерпением. – Маргарет Трюдо? [7]
– Как насчет самого слова «класс»? – сказала она, и они не могут решить, смешно это или нет.
Вот в этом ее проблема. Другая – в том, что постепенно она набирает репутацию этакой привереды. Она знает об этом, доходят слухи; люди начинают опасаться, что она не выполнит своих обязательств. В этом есть доля правды: становится все больше вещей, на которые, ей кажется, она неспособна. Или скорее: ей не хочется. Ей хочется сказать нечто общезначимое. Ребячество. У нее просто срыв. Это началось незадолго до операции и только усугубляется. Может, у нее кризис среднего возраста, только преждевременный. Может, Гризвольд изгаляется у нее в голове: «Если не можешь сказать что-то приятное, ничего не говори». Не то чтобы эти максимы много значили для самого Гризвольда, кстати.
7
Канадская актриса и телеведущая, жена П. Трюдо.
Два месяца назад ей заказали «профиль» – материал в «Пандору», в рубрику «Успешная женщина». Балерина, поэтесса, топ-менеджер компании сыросодержащей продукции, судья, дизайнер, создающая туфли с рожицами из блесток на мыске. Ренни хотела дизайнершу, но ей досталась судья, потому что предполагалось, что это более трудная задача и что именно Ренни с ней справится.
Перед первым интервью ее вдруг охватила самая настоящая паника. Судья была вполне симпатичная, но что ей сказать-то?
– Каково это – быть судьей? – спросила Ренни.
– А каково быть кем бы то ни было? – парировала судья, к слову, лишь на год старше Ренни. Та улыбнулась в ответ. Обожаю свою работу.
У судьи двое чудесных детей и обожающий супруг, который нисколько не возражал, что женушка тратит на свое судейство столько времени, потому что и у него была работа, которая приносила ему сплошное удовлетворение и радость. У них прекрасный дом, Ренни, как ни старалась, не нашла в нем недостатков, с коллекцией полотен перспективных молодых художников; судья решает сфотографироваться на фоне одной из них. С каждым вопросом Ренни чувствует себя все моложе, тупее и беспомощнее. У мадам судьи все схвачено, и Ренни начинает воспринимать этот факт как личное оскорбление.
– Я не справлюсь, – говорит она редакторше в «Пандоре». Редакторшу зовут Типпи; они приятельницы. Она открывает рот – и оттуда словно тянется бегущая строка.
– Она маньячка, у нее всё под контролем, – говорит Типпи. – Интервью она у тебя отжала. Ты должна развернуть его, дать ракурс на нее. Нашим читателям нужны живые люди, с кое-где пробитой броней, с затаенной болью. Ей приходилось страдать, пока она карабкалась вверх?
– Да я спрашивала, – сказала Ренни (на самом деле – нет).
– Вот что ты должна сделать: попроси разрешения провести с ней целый день. И просто ходи за ней. Где-то да прорвется правда-матка. Как она влюбилась в мужа, ты спрашивала? Загляни в шкафчики в ванной, какой у нее дезодорант, «Сухость» или «Любовь», это важно. Проведи с ними как можно больше времени, рано или поздно они расколются. Ты должна копать. И тебе нужна не грязь – тебе нужна правда.
Ренни посмотрела на ее стол – бардак, и на саму Типпи – олицетворение бардака. Она была лет на десять старше Ренни, с сальной нездоровой кожей, с мешками под глазами. Она курила как паровоз и пила слишком много кофе. Носила зеленую одежду – не ее цвет. Она была очень хорошей журналисткой и получила все возможные награды, прежде чем стала главредом, а теперь учила Ренни заглядывать в чужие шкафчики. Успешная женщина.
Ренни пошла домой. Она перечитала то, что написала про судью, и решила, что, в сущности, это и есть настоящая история. Потом порвала все на мелкие кусочки и начала с чистого листа.
«Когда-то сделать профиль означало изобразить чей-то нос сбоку, – написала она. – А теперь это значит вид изнутри».
Дальше она не продвинулась.
Ренни берет с собой фотоаппарат, на всякий случай. Фотограф она не очень и сама это знает, но освоила основные навыки – это намного расширяет ее диапазон журналистки. Если умеешь и писать, и делать снимки, тебе везде открыты двери – ну так ей говорили.
У стойки администрации она берет карту Квинстауна, размноженную на принтере, и туристическую брошюрку. Та называется «Сент-Антуан и Сент-Агата. Откройте наши острова-близнецы во всей красе». На обложке загорелая женщина, белая, хохочет на фоне пляжа, стиснутая в сплошном купальнике «Спандекс» с короткой юбочкой спереди. Рядом с ней сидит на песке чернокожий мужчина в огромной соломенной шляпе, держа в руке половинку кокоса, из которой торчат две трубочки. Позади него изображено мачете, прислоненное к дереву. Он смотрит на женщину, она смотрит в камеру.
– Когда это напечатали? – спрашивает она.
– Мы получаем брошюры из Департамента туризма, – говорит женщина за стойкой. – Других у нас нет.
Она англичанка и, похоже, менеджер, а может, хозяйка отеля. Женщины этого типа всегда обезоруживали Ренни: они умеют носить туфли цвета хаки на танкетке и ядовито-зеленые обтягивающие юбки, не понимая, как по-уродски это выглядит. Без сомнения, стулья и измочаленное растение в вестибюле – на ее совести. Ренни даже завидует тем, кто не подозревает о своем уродстве: это дает им преимущество – их ничем не проймешь.