Ушаков. Боярин Российского флота
Шрифт:
Гнев на командующего был, однако, напрасен. Барклай отступал, потому что не мог не отступать. Он боялся потерять армию, он хотел сохранить ее до того часа, когда можно было бы вступить в сражение без риска быть полностью уничтоженным. Пока же двойное превосходство в силах. В распоряжении Наполеона была полумиллионная, хорошо вооруженная армия. Он не оставлял русским никаких надежд на победу в генеральном сражении.
В то время как главная армия во главе с Барклаем отступала к Витебску, генерал Витгенштейн, имея под своим началом 25 тысяч человек, суетился у берегов Западной Двины, выискивая удобные позиции для обороны. Наполеон направил против
Витгенштейн, как полководец весьма посредственный, о намерениях неприятеля, конечно, не знал, но он знал, что нельзя пропустить неприятеля к столице и надобно драться не на жизнь, а на смерть. Потому-то он и искал с таким усердием позицию для будущего сражения. Наконец он остановился между Клястицами и Якубовом, выдвинув вперед, на случай внезапного нападения противника, авангард под начальством генерала Кульнева.
Кульнев не спал уже несколько суток. К тому же при отступлении из Дриссы затерялась повозка с его личными припасами, и он вынужден был питаться из солдатского котла. А в солдатском котле было не очень густо. По чьей-то вине в снабжении войск продовольствием образовались большие перебои. Не хватало не только круп, даже хлеб привозили через день, а то и два. А о мясе и говорить нечего.
Однажды Кульнев вспомнил:
— Братцы, а ведь у меня недалеко отсюда брат живет! И как я только мог про него забыть? Свиридов, собирайся в дорогу.
Он тотчас написал брату записку, в которой, извещая о своем положении, просил его прислать "водочки и кусок хлеба подкрепить желудок". Было девять утра, когда Свиридов поскакал с этой запиской в дорогу, а вечером он был уже снова в лагере, доставив от брата генералу порядочное количество хлеба, ветчины, вяленой рыбы и водки. Кульнев повеселел и тотчас принялся готовить ужин.
— Зовите офицеров, — приказал он адъютантам, — только пусть каждый идет со своим прибором, у меня только один.
Ужин получился на славу. Не ужин, а настоящий пир. Хозяин сумел приготовить все самым наилучшим образом. Все были в восхищении. Пили, ели, шутили, распевали песни… К концу ужина на скатерти, расстеленной прямо на траве, не осталось ни кусочка ветчины или рыбы, ни капельки водки — все было съедено и выпито. Впору еще раз посылай к брату.
Впрочем, посылать было уже некогда. На другой день лазутчики донесли о приближении неприятеля. Французы были уже близко, и Кульнев, подняв лагерь, приказал отходить к Клястицам на соединение с главными силами корпуса.
Во время отхода Кульнев держал адъютантов подле себя. Обратив внимание на то, что Арапов все еще оставался в своем флотском мундире, спросил сердито:
— Форму гусарскую, которую тебе дал, не потерял?
— Нет, Яков Петрович.
— Почему же тогда не надеваешь?
— Я морской офицер и хочу остаться верным своему мундиру. Если доведется умереть, то лучше уж в нем.
Кульнев посмотрел на него продолжительно, но ничего не сказал. С этого момента о гусарской форме более не упоминал.
3
Спустя некоторое время после собрания дворян в Темникове к Ушакову приехал уездный предводитель Никифоров. Приехал, как сам объявил, чтобы еще раз лично отблагодарить адмирала за пожертвование крупной суммы в пользу Первого тамбовского
Ушаков принимал гостя в гостиной, куда Федор принес самовар, два чайных прибора и все прочее, необходимое для угощения. В просторной комнате они сидели вдвоем, и их разговору никто не мешал.
Поначалу беседа не очень клеилась. Никифоров говорил о пожертвованиях да ополчениях, но чувствовалось, что приехал он не только за этим. Ушаков догадывался, что у дворянского предводителя возникли какие-то сомнения относительно хода военных действий против Наполеона и он желал поделиться ими с человеком, более глубоко разбирающимся в военном деле.
Из темниковских дворян Никифоровы, пожалуй, были самыми видными. И не только потому, что владели более богатыми поместьями. Они выделялись своей образованностью, тяготением к европейской культуре, имели связи с литературными и музыкальными кругами Тамбова, Пензы, Нижнего Новгорода, Москвы и Петербурга. Ушакову рассказывали, что двоюродная сестра Никифорова Надежда перевела с французского на русский язык книгу о воспитании девиц, которая была отпечатана в Тамбовской вольной типографии.
— Дошло ли до вас известие, — вглядываясь в Ушакова, заговорил наконец Никифоров о главном, — что наша армия оставила свой главный укрепленный лагерь и начала отходить к Витебску? Может быть, к сегодняшнему дню она и Витебск уже оставила и находится где-нибудь под Смоленском, — добавил он с печальной улыбкой.
— Я так понимаю, — с твердостью сказал Ушаков, — что ежели армия отступает, значит, нельзя иначе.
— Но многие такое отступление ставят в вину генералу Барклаю-де-Толли. В Тамбове о нем говорят такое, что язык не повернется повторить. Его обвиняют чуть ли не в измене.
Ушаков несогласно покачал головой. Нет, он не может присоединиться к таким обвинениям. В настоящий момент Наполеон имеет несомненное превосходство в силах и наверняка стремится к тому, чтобы отрезать пути отхода русской армии, навязать ей генеральное сражение, уничтожить в том сражении, а потом без особых помех маршировать к столице России. При нынешнем соотношении сил Барклай, несомненно, прав, что поспешно уводит русские войска из-под удара, на плечах своих тащит Наполеона в глубь России. Для русской армии сейчас нет надежнее союзника, чем огромные русские пространства. Вступая в эти пространства, Наполеон вынужден будет оставлять позади себя часть войск для защиты коммуникаций и таким образом шаг за шагом ослаблять ударные силы своей армии. Что касается русских войск, то такое ослабление им не угрожает. Для русских сейчас важнее всего, изматывая противника, сохранить армию, выиграть время для ее пополнения, дождаться момента, когда чаша весов начнет склоняться на их сторону. Время работает сейчас на русских, а не на французов.
Когда Ушаков высказал все это Никифорову, тот повеселел, начал рассказывать о подъеме патриотических настроений в народе.
— Посмотрели бы, Федор Федорович, что делается у нас в Темникове, — говорил он возбужденно, — от желающих записаться в ополчение прямо-таки нет отбоя. Крестьяне, ремесленники, мещане — все хотят идти против Бонапарта, постоять за землю русскую. В Тамбове полагают, что ополченцев наберется до двадцати тысяч. Это же целая армия!
Ушаков был более сдержан.
— Положим, — сказал он, — ополчение соберется скоро. А чем его вооружить?