Ушаков
Шрифт:
Все осторожно повертели, покрутили чашечки, кувшинчики и удобно расселись на диванчиках, стульях, на лавке, покрытой медвежьей шкурой.
Федор Игнатьевич воссел на широком, похожем на трон кресле, раскурил трубку и вопросил:
— Ну так что там, в дальних странах? К войнам или к торговле расположены?..
До сумерек рассказывал Федор и про тихий красивый Копенгаген, про скалистый и маленький Гибралтар, про шумный и веселый Ливорно, про громадный и опасный Константинополь, про народы и страны, разные порядки и обычаи в тех землях. Мать
— Лучше ли у них армии? А артиллерия? А корабли? А как устройство по руководству флотами?
Федор объяснил, а адмиралтеец с удовольствием добавил, что русским флотом управляет Адмиралтейств-коллегия из пяти членов: генерал-кригс-комиссар, генерал-интендант, генерал-цейхмейстер, генерал-цалмейстер и генерал-контролер. В ведении каждого была своя экспедиция: комиссариатская, интендантская, артиллерийская, казначейская, контролерская. У каждого экспедитора были свои помощники — оберы. И он надеется, что скоро будет таковым обером в своей интендантской экспедиции.
А потом Федор немного поважничал, позагадывал Даше и Ивану морские загадки. Те силились отгадать, качали головами, хохотали, когда он объяснил им, что сие значит.
— Вот ты, Ваня, скажи, что значило бы во-твоему: быть на ветре.
— Ну так тут дураку понятно: обвеваться ветром.
— Так, да не так. Сие значит: иметь преимущество перед другими кораблями. А еще не бояться ничего, быть удачливым. А вот еще о ветре говорят собеседнику, что ты имеешь ветер. С одной стороны, то значит — скорость имеешь, а с другой — значит быть в милости, в успехе. — Федор подошел к Дашеньке, погладил ее по голове и сказал:
— Французский учишь? — Та кивнула. — Скажи, как понимать их выражение: порт де салю?
Даша зарделась, подумала и неуверенно сказала:
— Может, порт приветствия?
— Ну может быть, а у моряков то значит гавань для убежища, или дом, место, в котором следует искать покровительства. У меня такого места, пожалуй, и не было. А ты, отец, как поймешь сие морское выражение: скроить штаны?
Федор Игнатьевич, увлеченный общей игрой, хохотнул:
— Ха, догадываюсь, что не в портновском смысле, наверное, у вас там его употребляют...
— То-то и оно-то. Сие значит заставить гонимое судно поставить все паруса и употребить все средства для ухода.
— Братик, а что едите в голом море? — снова вмешалась Даша.
— Да все, Дашенька: солонину, рыбу, кашу, сухари. Я разносолов не прошу, все ем и себя приучаю к разному. У нас один офицер из французов ловил морских рыбок, червей, улиток, медуз, уксусом заливал, солил и ел.
Даша взвизгнула, прикрыла рот:
— А ты, братец?
— Я тоже рюмку водки выпил — и съел. Море, оно к умеренности и всеядности клонит.
Федор Игнатьич разумом давно понял, что сын, повидавший света больше его, живет не ведомым ему порядком и законом. Его же законы предполагали жестокую власть командира. Строго спросил:
— Моряков
— Я их, батя, учу. Сие главное. Мудрость офицерская состоит в том, чтобы править людьми, а не истуканами. Человека и наказать можно за провинность, а истукану все едино: наказывай, не наказывай.
— Ну а моря-то боишься?
— Петр Первый сказывал: боишься пульки — не ходи в солдаты. Так и у нас: боишься моря — не ходи в моряки. Я же собираюсь до самого вечера дней моих на море служить.
— Амуритесь, поди, там, за рубежом? Девицы заморские, чай, лучше наших? — подмигнул Степан. Даша заполыхала лицом, всплеснула руками:
— Какие там красавицы, чай, лучше и милее наших нету.
— Только и свету, что в окошке, — буркнул Степан, а Параскева Никитична со вздохом, словно давно думала спросить об этом, тихо вымолвила:
— А ты, Федя, что не женишься, аль не присмотрел еще? У нас вот в Алексеевне у Дмитриевых есть девушка красивая, небогатая, но нрава хорошего.
— Не женись, Федька! Погуляй, поезди по белу свету, успеешь ярмо завести, — вдруг зло перебил Степан. Жена его опустила глаза, а потом сорвалась и почти бегом выбежала в другую комнату. Федор Игнатьевич вздохнул и, окутавшись дымом, встал:
— Ну еще по одной и отдохнем...
...В светелке Дарьи, куда мать отвела Федора, она откинула одеяло и грустно сказала:
— Беда у нас, Феденька. Степка-то пьет до бесчувствия, а она-то, женка евонная, глазищами-то своими так, бестия, и рыскает, сам видишь. Степан злится и бьет ее. А коли мы не даем, на дворовых вымещает. Не знаю, что и будет...
И второй раз за вечер спросила:
— А ты-то, Феденька, как? Аль не полюбился никто? Федор покачал головой и с нескрываемой грустью сказал:
— Жду, мама, жду. Однолюб я.
Мать с сомнением и недоверием посмотрела на сына. Поверила, наверное, но не согласилась.
— Ты ведь малых любишь, все Ваню ласкал, ныне Дашу гладишь. Без семьи-то негоже, сынок. С моря вернешься, а дома покой и порядок. Ждут тебя, накормят, приласкают.
Федор успокаивающе улыбнулся:
— Для меня и в море порядок и покой, матушка.
Параскева Никитична молча поцеловала сына, перекрестила и тихо удалилась.
Федор остановился у небольшого окошечка и долго смотрел, как, подталкивая друг друга, вроде бы согреваясь, усаживались на ветвистых березах вороны.
Кончен бал...
Тот дальний переход в Средиземное море и обратно дал крылья капитан-лейтенанту Ушакову. Он стал известной и заметной фигурой не только в Кронштадте, но и в Санкт-Петербурге. Имя его упоминалось в Адмиралтейств-коллегии, среди влиятельных сановников, в дворцовых кругах. Кто-то доложил Потемкину, тот попросил показать и уговорил Екатерину назначить его командиром императорской яхты, зная, что оттуда пути открываются широкие.
— Новых людей, Като, надо на флоте взращивать, — говорил он при подписании указа. Та вздохнула: