Ушкуйники Дмитрия Донского. Спецназ Древней Руси
Шрифт:
С доброю усмешкою глядел князь на молодых, чинно сидевших на скамье, крытой, по обычаю, овчинной шубою. Давно ли и сам он, потупя взор и краснея от громогласных шуток захмелевших гостей, а паче того – от нечаянных прикосновений сидящей рядом юной жены, страстно желал одного лишь: чтоб кончилось скорее свадебное светопреставление, и казалось ему, будто овчина не шерстью мягкой, а иглами ежиными покрыта. Поди, и Петру ныне свадебная каша несладка! Дмитрий лукаво глянул на смущенного дружинника: держись, мол, новгородец!
И от помысленного того слова вспомянулась вдруг князю утрешняя молвь с купцом Офонасием, прозвищем
– Мало кто и за оружье-то успел взяться, – сокрушенно заканчивал купец. – А всего, сказывают, было тех новгородцев более двух тысячей, и по повеленью Хаджи-Черкеса бесермены поганые спустили побитых в Волгу. Которых мертвяков и мы потом с учана зрели, как плыли они к морю Хвалынскому.
И хоть сам Дмитрий чаял казнить разбойников тех без жалости, а дрогнуло сердце по безлепо загубленным. Упокой, господи, души неразумных чад твоих!
Князь встряхнул головою, прогоняя докучливое воспоминанье: негоже хмуриться на свадьбе, ох негоже. Может, и жениху выпадет завтра по государеву слову трудный путь торить да смерти в глаза глядеть. То – завтра, а ныне слушают молодые возглашенья захмелевших гостей, что час от часу смелее да охальнее:
– Петро! Атаман! Что ж ты к молодой, ровно к иконе прикладываешься? Жены стыдиться – детей не видать!
– А хороша девка была, кум!
– Ничего, девкой меньше, дак молодицей больше!
– А и не так. С вечера девка, со полуночи молодка, по заре хозяюшка!
И с каждым пьяным криком близится тот неизбежный, тот сладко-тревожный миг, когда грянут, переглядываясь лукаво, девки-песельницы:
Тетера на стол прилетела, Молодушка спать захотела. Петруше с похмелья не спится, Дунюшка на ножечку ступает Да Петрушечку спать созывает: «Пойдем, пойдем, Петрушечка, спати, Да осенную ночь коротати!»И отойдут, и отхлынут все горести мира сего пред золотым звоном тяжелых ордынских монет, кои положил Петр по обычаю в дар молодой жене, впервой снимающей с супруга сапоги. И выльются со сладким стоном добрыми слезами все томительные волнения минувшего дня, которому повторенья нет, как нет повторенья и жизни человеческой.
А и не долго привелось Петру на руке своей сладкие Дунины сны покоить. После Васильева дня созвал его со товарищи Дмитрий на тайный разговор. В малой думной гридне веяло уютным разымчивым печным теплом. За слюдяными оконницами кружились в диковинном танце крупные снежные мотыльки, обволакивая души людей благостным дремотным покоем.
– Скатерть бела весь свет одела. – Дмитрий со вздохом отвел затуманенный взгляд от завораживающей снежной круговерти, улыбнулся раздумчиво. – Сидеть бы так-то вот посиживать, без тревог да забот на белый свет поглядывать. Токмо, чаю я, скушно бы вскорости стало!
– Истинно, государь. Сиднем сидеть умеет и медведь. А нам – либо в стремя ногой, либо в пень головой!
– Остер язык! – Дмитрий усмешливо глянул на расхмылившегося Занозу. – Смекаю я теперь, про кого сложено: на смирного бог беду шлет, а бойкий сам наскочит. Ан про стремя ты угадал, кмете. Созвали мы вас с князем Боброком заради немалого дела.
Дмитрий, построжев лицом, оборотился к Горскому:
– Помню, сказывал ты, что в Булгаре не раз бывал с новгородскими ватагами?
– Бывал, государь, и град сей добре знаю.
– Еще бы не добре! – вмешался Боброк. – И двух годов не минуло, как взяли ушкуйники Булгар на щит!
– Нахрапом, быстротою взяли, – усмехнулся и Горский. – Кабы успели нехристи ворота затворить, не видать бы нам никакого окупа!
– А много ли взяли? – Дмитрий прищурился.
– Триста рублев.
Князья переглянулись.
– Ну, за эдакими деньгами рати сбирать в поход не с руки, Дмитрий Иванович!
– А ежели десять раз по столько, да еще сверх того? Мнится мне, что хватит на это казны у князей тамошних Асана и Магомет-Солтана!
– Государь, не томи! Взаправди нам в поход сряжаться? – не выдержал Горский.
– За тем и званы нынче. Токмо вам путь от дружины наособицу. Днями тронетесь тайно в Булгар: остоитесь тамо до сроку и сожидайте, покуда знак не подам. А достоит вам измыслить некую хитрость, чтоб напугать бесермен невзначай. Не осадою и приступом, а врасплох, яко ушкуйники, возьмем татар! На исходе снеженя выведем рати из Москвы, а на Прокопа-дорогорушителя будем у Булгара! В эдакую-то пору никто нас тамо ждать не будет.
– Окромя нас! – вставил Заноза.
– Ох и разговорчив ты, кмете! – вздохнул Дмитрий. – Гляди, как бы не снесли тебе татары язык твой да вместях с головою! Поздно тогда будет учить тя уму-разуму. Разве прямо сейчас начать?
Князь усмешливо глянул на ражего новгородца.
– Истинно, государь. Палка нема, а даст ума! – вставил слово Федосий Лапоть.
– Били и коромыслом, да все безо смыслу! – весело отмолвил Заноза. – Это Федосий у нас много учен, да недосечен!
Дмитрий поднял руку, прерывая вспыхнувшую нежданно шутливую прю.
– Знаю, о чем спросить хочешь, Петро, – обратился он к Горскому, – почто Булгар воевать собрались? Самый слабый улус это ныне в Орде. Поодиночке давить будем степных волков, яко они княжества наши. Даст бог – и до Сарая, и до Мамая руки дойдут! Да ить и Булгар – не овечка.
– Святая правда, Дмитрий Иваныч, – подхватил Боброк, – давно ли хана Тогая соседушка наш Ольг рязанский окоротил, а уж после того и Пулад-Темир земли нижегородские зорил, и князья мордовские по наущенью булгарскому чуть не ежегод разбойничают. А сколь русичей, стойно скот, на булгарском торгу продано! Приспело время за грехи тяжкие спрашивать. Веди, государь!