Усиливая Боль (Переработанное)
Шрифт:
Катя замечает несколько человек подряд в хирургических масках. На одной бабушке маска даже сложена в два раза – видимо, ей так лучше помогает. Взгляд ее – серьезный и отстраненный – говорит о кажущейся значимости ее передвижения в метро. Никто из одетых маски даже не подозревает, сколь по-идиотски они выглядят в них и сколь низка эффективность этого метода предохранения от агрессии внешней среды. Нож в кармане видится Кате куда как более эффективным средством сохранения здоровья. Когда она о нем вспоминает, ей кажется, что нож добавляет в весе, и карман оттягивается.
Ступенька, на которой сосредоточено внимание Кати, теряет в высоте, и это означает, что скоро настанет пора сходить с эскалатора. На улице сыро, но дождь пока приостановил свой темп, словно бы взял передышку, чтобы посмотреть, чем все это
Катя проходит еще немного вперед и смотрит налево, на скамейки и крохотные зеленые насаждения рядом с метро. На людей, болтающих рядом с ними. Поворачивает голову направо и немного пугается изгиба поворачивающего на Садовую Линию Гостиного Двора. Смотрит на другую сторону дороги и видит…
Она чуть не вскрикивает от удивления. На другой стороне дороги девушка примерно ее роста определенно смотрит прямо на нее. Светловолосая; вроде как; или просто крашеная; или ниже ее ростом – Катя толком не различает. Девушка какое-то время стоит неподвижно, как истукан, потом улыбается Кате. По крайней мере, Катя уверена, что это обращено именно к ней. Она срывается с места и начинает двигаться к пешеходному переходу, но не успевает пройти на зеленый и видит, что ближайшая к ней «тойота королла» уже начала движение, но все равно выбегает на дорогу, зачем-то кричит «Эй» в сторону смотрящей на нее девушки, и в тот момент, когда она это делает, девушка отрицательно качает головой, поворачивается и начинает уходить куда-то в сторону Садовой.
– Стой!
Катя перебегает перед «мерседесом», сигнал которого ее едва не оглушает; седан «вольво» тормозит почти у ее ног, и она, махая руками, продолжает бежать, пересекает осевую, жестами просит такси «лачетти» пропустить ее, и «лачетти» притормаживает, как бы чего не вышло, и Катя бежит дальше и слышит оглушительный рев клаксона и отскакивает в сторону и видит в лице водителя автобуса ненависть и страх одновременно и представляет, что думают пассажиры, но предпочитает на этом не сосредотачиваться, а бежит дальше, уже не видя на другой стороне той девушки. Стремглав перебегает дорогу перед тормозящим в панике «ауди», ловит краем взгляда спину преследуемой, поворачивает направо, но спотыкается и падает на колени, едва успевая сгруппироваться, выставив руки вперед так, чтобы не состыковать лицо с тротуаром. Кричит от боли. Смотрит на мокрые и грязные руки и в отчаянии кричит еще что-то несвязное и рыдает от бессилия и ощущения несправедливости происходящего и ощущает, как снова начинает моросить дождь и чувствует, как чья-то рука прикасается к ее ладони и помогает ей подняться.
– В порядка, девушьк’?
Катя оглядывается на своего помощника и обнаруживает, что это таджик в кепке и потрепанной куртке из кожзама и с визгом отрывается от него и снова падает на тротуар, на этот раз – от слишком резкого рывка. Рядом невесть откуда оказывается группа молодых парней, которые оттесняют уже оправдывающегося таджика. Светловолосый паренек помогает Кате подняться.
– Все в порядке? Че он хотел?
– Ничего, ничего, - Кате как-то стыдно за то, что таджику, судя по тому, как его прижали парни, грозит расправа за благую инициативу. – Спасибо.
– Ну, осторожнее будь, - пожимает плечами парень и поворачивается к компании.
Судьба таджика и прочих Катю уже не интересует. Она всматривается в угол Невского и Садовой и даже успевает разглядеть ту самую девушку, но она уже заворачивает за угол, и Катя пытается побежать за ней, но колени ее жутко болят и кровоточат от ссадин, и дождевая вода заставляет их саднить, и Катя жалеет, что одела чертову юбку, а не пошла в джинсах, как собиралась изначально. Когда она с трудом доходит до угла, она видит лишь, что на Садовой девушки
В «Первой полосе» покупает бутылку воды с лимоном, извлекает две таблетки «нурофена» и глотает их пополам с жутко солеными слезами, которые снова брызнули и уже дотекли до рта. У нее болят колени. Руки. Голова. Она вся пропитана болью. Сейчас ей кажется, что боль всех возможных видов, кроме, разве что, зубной, так сильно развилась в ней, что, усиль ее чем-либо еще – каким-нибудь словом или делом окружающих, - она выплеснется на окружающих и станет мощнейшей деструктивной силой. Но ведь, на самом деле, это не так. Ведь Катя хорошая. Катя мухи не обидит. Катя добрая и отзывчивая, и только прикидывается иногда более грубой и пьет вино, чтобы огрубеть. И курила для того же – чтобы показать большую стойкость ко всему, некую солидность. Ей необходимо выглядеть сильнее, потому что в ней слишком много слабости, которая выходит на поверхность в самый неподходящий момент. Она показала себя сильной, когда отказалась от отношений с тем, кого любила. Показала себя сильной, когда выдержала ночные марафоны с работой в обнимку. Показала себя еще сильнее, когда смогла легко перешагнуть через закоренелую нравственность и предаться практически случайному сексу. Она никому не желает зла, но всем почему-то нужно ее довести. Она всем готова помочь – и помогала, стоило кому-то о чем-то попросить, - но никто не может помочь ей сейчас, когда ей так одиноко и трудно, когда в ее жизни слишком много незаполненной пустоты. Она ревет, утирает лицо салфетками, добытыми из недр сумочки, и старается не обращать внимания на взгляды окружающих.
Выходит из метро. Мимо, по Московскому проспекту с оглушительным визгом проносится «скорая», и Катю поражает мысль, что, возможно, сегодня кто-то не доедет до больницы и умрет, и что каждый день сотни и тысячи человек умирают в «скорых» и в собственных квартирах, в своих автомобилях и на операционных столах, и ведь у каждого есть шанс оказаться в одной из таких ситуаций. Кате становится страшно, и она так быстро, как может, доходит до «гетца», дрожащей рукой поворачивает ключ и едет домой.
Весь вечер она убирается в квартире и приводит себя в порядок. Она нажала на «Выйти» на странице почтового ящика и не хочет заходить туда в ближайшее время. Она моет голову, использует маску для волос, выравнивает ногти на руках и ногах и наносит лак, чистит кожу скрабом, использует средство для расширения пор, втирает в очищенную кожу крем для поддержания подтянутости, делает маску для лица. В завершение вечера она ужинает салатом из свежих овощей, пьет фруктовый чай и смотрит «Сладкий ноябрь», и где-то на словах Сары Дивер «Я должна знать, что ты живешь счастливой, беззаботной жизнью…» она засыпает сном праведницы, не обращая внимания на странные звуки снаружи, напоминающие то ли странный, неритмичный салют, то ли канонаду.
Кляп во рту мужчины ярко-алого цвета, и девушке это кажется крайне эстетичным. Отсутствие у жертвы языка, разумеется, лишает ее определенных возможностей, но ей так надоела его болтовня, что она не смогла удержаться. Она методично отрезает его конечности, но режет только плоть, а по кости проводит зазубренным лезвием раз-другой и оставляет. Кровать залита кровью жертвы, мочой девушки и еще чем-то неопределенным из тела, опять же, мужчины. Девушка с улыбкой проливает на лицо уже слабо мычащего мужчины несколько капель заранее припасенной кислоты и наблюдает, как он бьется в конвульсиях, пытается реветь, когда вещество прожигает его глаза и проникает в мозг. Через короткое время он умирает, и это раздражает девушку, и она принимается бить тело кулаками, а потом отрезает большой палец с правой руки жертвы и использует его для самоудовлетворения. Немного напрягается, чтобы после оргазма еще раз пописать на то, что осталось от лица жертвы. Чувствует больше раздражения, чем удовлетворения и понимает, что пора собираться.