Ускользающие тени
Шрифт:
– Должно быть, это он, – захихикала Дало.
– Вряд ли, – сухо отозвалась Сидония, заметив бледного, одетого в поношенный костюм юношу лет, двадцати пяти, который прижимал подбородком скрипку.
– Кем бы он ни был, – произнес Род, поднимаясь из-за стола, – я собираюсь петь!
«Боже, да он пьян!» – обрадованно подумала Сидония. Злорадно усмехаясь тому, что маленькой шлюхе Дало придется провести сегодня ночь с нетрезвым, сопящим партнером, радуясь поведению Рода, она могла отвлечься от наблюдения за его подругой.
Скрипач заиграл «Сердце красавицы», а Род запел –
– Думаю, нам пора расходиться, – заметила Сидония.
Алексей поймал ее взгляд, и впервые за все время знакомства Сидония увидела на его лице непроницаемое выражение.
– Еще рано, – произнес он, и она поняла, как что-то изменилось, первая безумная влюбленность завершилась. Не желая сдаваться, она взглянула на часы, поднеся их к глазам, чтобы разглядеть стрелки в мерцании свечей.
– Ну ладно, еще четверть часа, – ответила она.
– Я могла бы просидеть здесь всю ночь, – возразила Дало. – По мне, это настоящая жизнь! Вот это я люблю больше всего: путешествия, странные местечки, бессонные ночи. В этом есть что-то колдовское.
– Заткнись, – рявкнул Род, подставляя лицо свежему ветру.
– Не смей так говорить со мной! Не думай, что если ты агент, то можешь обращаться со мной свысока.
– Род, дружище, – примирительно произнесла Сидония, просовывая руку ему под локоть, – я устала и хочу вернуться в отель. Ты пойдешь со мной?
– Конечно, крошка Сид. Пусть эти двое остаются здесь. Мне забавно видеть, как они подходят друг другу.
И под аккомпанемент большого марша из «Аиды», который скрипач играл для всех, они спустились по ступеням из кафе и направились к Большому каналу.
– Сука, – бормотал Род, разыскивая дорогу в темноте.
– Не думаю, это всего лишь глупая выходка.
– Значит, умная сука лучше глупой?
– Вероятно, да.
Род сжал се руку:
– Тогда ты должна стать сукой, крошка Сид.
– Каким образом?
– Обращайся с мужчинами как со своими игрушками, но не позволяй им играть собой.
– Ты говоришь про Алексея?
– Не только про него, но, если ты так считаешь, – твое дело.
Тебе он не нравится?
– Я соглашусь с тем, что он гений, только когда услышу его игру. Но гениальность – вероятно, все гении в чем-то ублюдки – только еще сильнее подстегивает чувство эгоизма.
– В одной из французских книг мне встретилась подобная мысль.
– Но ты, Сид, – исключение. Ты единственная из всех моих многочисленных и разнообразных клиентов, кого я без опасений могу назвать «милой».
– Отвратительно!
– Неужели? Ну, ладно. Только не думай, что я даю тебе советы, – я слишком пьян.
Сидония Брукс и Род Риз скрылись в бархатной ночной тьме, перебираясь через один из изогнутых мостиков, переброшенных через узкий канал, и смеясь тому, как эхо повторяет их голоса, когда они склонились над парапетом и одновременно запели: «И к дьяволу Бур-гун-дию!»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Итак, все было кончено! Неистовая страсть
Но, тем не менее, оглядываясь назад, он так и не понял, в чем была его ошибка, так и не открыл истину. Очередной раз, наученный опытом мужчина удержался от великой ошибки – быть честным и открытым c представителем противоположного пола.
«Игра, – думал Лозан. – С женщинами следует вести себя как в игре. Впредь буду обращаться с ними: не иначе».
Положив руки на поручни корабля, он с меланхоличным видом взглянул на удаляющееся побережье Англии. Вскоре седые утесы должны были превратиться в еле различимые пятнышки, и так же скоро воспоминания о леди Саре, женщине, которая всецело пленила его сердце, должны были исчезнуть безвозвратно.
– Нам с ней уж больше не плясать, – пропел он вполголоса, ибо был основательным в своих словах и поступках человеком. – Боже мой, будь у меня только власть повернуть вспять время!
Но в этом ему не могло бы помочь даже колдовство, и герцог с жестокостью мазохиста начал перебирать события нескольких последних недель, отмечая каждый шаг, где он делал ошибку за ошибкой.
Первой его ошибкой были обращенные к миледи слова о том, что ей вскоре надоест жизнь на Ямайке, второй – поездка с ее мужем на воды в Бат. Вернувшись, Арман обнаружил, что его возлюбленная отправилась навестить своего брата, герцога Ричмондского, как сообщили слуги, причем в путешествии ее сопровождал не кто-нибудь, а этот глупый щенок граф Карлайл. В приступе гнева Лозан написал Саре разъяренное письмо:
«Если вы немедленно не вернетесь в Лондон, у меня не будет выбора, кроме как считать вас самой вероломной, лживой и скверной женщиной».
Он отправил письмо в поместье Ричмонда, Гудвуд, и оттуда пришел ответ:
«Ваш раздражительный тон отравляет все очарование любви. Тем не менее в своем сердце я не испытываю к вам ненависти. Я вернусь в Лондон через два дня и пошлю за вами, как только буду там».
Сгорая от нетерпения, на исходе второго дня он помчался к ней в дом. Однако там не было и признака миледи. Хотя он прождал и вечер, и следующее утро, но она так и не появилась. В полночь Лозан вернулся на свою квартиру и рухнул на кровать. После бессонной ночи в шесть часов прибыл посыльный, прося его немедленно прибыть к леди Саре.
Лозан полетел к ней на крыльях любви, но обнаружил свою возлюбленную за плотным завтраком. Целый час он мучился, пока слуги вносили блюда. Затем ему пришлось вытерпеть обратный процесс – пока слуги убирали со стола. К тому времени, когда Лозану наконец удалось остаться наедине с женщиной, которую он желал больше всего на свете, два часа уже были потеряны.
Сара повернулась к нему, но вместо любовного лепета герцог получил смертельный удар. Она заявила, что хотела бы только одного – остаться с ним в дружбе до конца жизни, поскольку если бы он в самом деле любил ее, то рискнул бы всем и бежал с ней на отдаленный остров – только бы остаться вдвоем.