Условия абсолютного добра
Шрифт:
Содержанием рассказа «Утро помещика» служит желание молодого князя Нехлюдова улучшить жизнь крестьян. Он обращается к ним с речью, выражающей его самоотверженную заботу о них: «Я готов сам лишить себя всего, лишь бы вы были довольны и счастливы…» Он говорил так, «не зная того, что такого рода излияния не способны возбудить доверия ни в каком, и в особенности в русском, человеке, любящем не слова, а дело, и не охотнике до выражения чувств, каких бы то ни было прекрасных» (Гл. III).
Инженер Н. Г. Гарин (псевдоним Михайловского) в своих воспоминаниях «Несколько лет в деревне» * рассказывает о том, как он,
Чехов мастерски изобразил в рассказе «Новая дача» отчуждение крестьянства от интеллигентных людей, даже и тех, которые всей душой сочувствовали им и хотели улучшить их жизнь. Златовратский заканчивает повесть «Устои» эпилогом, содержащим в себе письма Лизы, народолюбивой интеллигентки, ставшей сельской учительницей с целью тужить народу. Крестьяне, пишет она, не верят, что барин может совершить добрый поступок. «Какой смысл для меня в «устоях», если им не нужна любовь, мысль, самопожертвование… если любовь, мысль и самопожертвование не
____________
*Собр. соч. Т. IV. Изд. Маркса.
могут жить с ними как единое, цельное, неразделимое?» Беда в том, что обе стороны и народолюбивая интеллигенция, и крестьяне не знали друг друга. Струне в статье «Исторический смысл русской революции» говорит: не имевшая политических прав «интеллигенция выросла во вражде к государству, от которого она была отчуждена, и в идеализации народа, который был вчерашним рабом, но которого, в силу политических и культурных усло–вий и своего и его развития, она не знала» *.
Когда в России появился предсказанный Жозефом де Местром «Пугачев с университетским образованием», Ленин, революция, вдохновленная им, была в значительной мере «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». В этой революции истреблено было множество культурных ценностей и погибла почти воя народническая интеллигенция. Так русский простолюдин отплатил интеллигенции за ее любовь к нему. Остатки интеллигенции, спасшиеся от революции, живя в Чехии и Словакии, увидели совершенно иное, чем в России, соотношение между образованными кругами общества и деревенским людом. У чехов и словаков в каждой деревне есть семьи, из которых вышли врачи, юристы, учителя, профессора, священники, и эти образованные люди сохраняют связь со своими деревенскими родителями и односельчанами. У нас
Глава шестая. ДОБРОТА РУССКОГО НАРОДА
1. ДОБРОТА
К числу первичных, основных свойств русского народа принадлежит выдающаяся доброта его. Она поддерживается и углубляется исканием абсолютного добра и связанной с нею религиозностью народа. Достоевский, внимательно наблюдавший русский народ и много думавший о нем, подчеркивает доброту его. В «Дневнике писателя» он дает конкретный образ доброты, рассказывая о том, как в девятилетнем возрасте он пошёл, в лес за грибами и, забравшись в чащу кустарника, вдруг услышал крик: «Волк бежит!» «Я вскрикнул и вне себя от испуга, крича в голос, выбежал на поляну, прямо на пашущего мужика.
Это был наш мужик Марей… — мужик лет пятидесяти, плотный, довольно рослый, с сильною проседью в темно–русой окладистой бороде. Я знал его, но до того никогда почти не случалось мне заговорить с ним. Он даже остановил кобыленку, заслышав
________________
Собр. соч. Т. IV. Изд. Маркса. Статья эта перепечатана в книге Струве «Социальная и экономическая история России». С. 314.
крик мой, и когда я, разбежавшись, уцепился одной рукой за соху, а другою за. его рукав, то он разглядел мой испуг.
— Волк бежит!, — прокричал я, задыхаясь.
Он вскинул голову и невольно огляделся кругом, на мгновенье почти мне поверив.
— Где волк?
— Закричал… Кто-то закричал сейчас: «Волк бежит»… — пролепетал я.
Что ты, что ты, какой волк, померещилось; вишь! Какому тут волку быть! — бормотал он, ободряя меня. Но я весь трясся и еще крепче уцепился за его зипун и, должно быть, был очень бледен. Он смотрел на меня с беспокойной улыбкой, видимо боясь и тревожась за меня.
— Ишь ведь. испужался, ай–ай! — качал он головой. — Полно, р'oдный. Ишь малец, ай!
Он протянул руку и вдруг погладил меня по щеке.
— Ну, полно же, ну, Христос с тобой, окстись. — Но я не крестился; углы губ моих вздрагивали, и, кажется, это особенно его поразило. Он протянул тихонько свой толстый, с черным» ногтем, запачканный в земле палец и тихонько дотронулся до вспрыги–вавших моих губ.
— Ишь ведь, ай, улыбнулся он мне какою-то материнскою и длинною улыбкой. — Господи, да что это, ишь ведь, ай, ай!
Я понял наконец, что волка нет и что мне крик: «Волк бежит» померещился…
— Ну, я пойду, — сказал я, вопросительно и робко смотря на него.
— Ну и ступай, а я те вослед посмотрю. Уж я тебя волку не дам! — прибавил он, все так же матерински мне улыбаясь, — ну, Христос с тобой, ну ступай, — и он перекрестил меня рукой и сам перекрестился. Я пошел, оглядываясь назад почти каждые десять шагов. Марей, пока я шел, все стоял с своей кобыленкой и смотрел мне вслед, каждый раз кивая мне головой, когда я оглядывался» (Дневник писателя. 1876. Февраль, I, 3).