Услышать тебя...

Козлов Вильям Федорович

Дом, в котором теперь жил Сергей с сы­ном, стоял в центре города, и из окон была видна боль­шая асфальтированная площадь, зеленое трехэтажное здание сельхозинститута. За площадью виднелась Дятлинка, бетонный мост и городской парк за рекой.

Двухкомнатную квартиру Сергей получил этой зимой. Его давний недруг Логвин несколько лет назад был на­правлен обкомом партии в район председателем колхоза и больше, естественно, не мог вредить. Сын обосновался в маленькой комнате, а Сергей в большой. Юра за по­следний год сильно вытянулся.

Скоро год, как Наташа уехала

из города. И за этот год — ни одного письма! Сергей пытался больше не ду­мать о ней, гнал воспоминания прочь, но иногда на него накатывала тоска, от. которой некуда было деться. Даже работа над повестью не спасала.

Сергей всю зиму с нетерпением ждал весны. Только весной он мог хоть на несколько дней поехать на Боль­шой Иван. До середины мая озеро подо льдом, дороги к нему занесены снегом. Можно было, конечно, пробрать­ся по льду через Малый Иван, но что там делать зимой?

И вот пришла весна, а он все еще не был на Большом Иване. Что-то удерживало его... Может быть, воспоми­нания о Наташе? О том раннем утре, когда он нес ее, продрогшую, к лодке? .. И вот не донес, потерял...

Приятная грусть охватывала его, когда ветер прино­сил с юга запахи весны. Он по-звериному втягивал нозд­рями этот ядреный волнующий дух талого снега, сосно­вой хвои, прелых листьев...

А однажды днем, никому ничего не сказав, взял и сбежал с работы... Сел в пригородный автобус и укатил по обледенелому шоссе за город. Попросил шофера оста­новиться у моста через Ловать и прямо по глубокому снегу, проваливаясь по пояс, зашагал в лес...

Он сидит дома за письменным столом. Подсвеченное заходящим солнцем огромное облако заглядывает в окно, отражает последние слабые лучи. Сергей отодвигает ма­шинку и, глядя на нежно розовеющее облако — оно почти не двигается, — который раз до малейших подробностей вспоминает тот последний день, когда он видел На­ташу. ..

После той жуткой ночи на острове она проспала на раскладушке Сергея почти весь день. Султанов и Мальчишкин несколько раз собирались разбудить ее — они хотели пораньше уехать в город, — но Сергей уговорил их остаться до вечера и не трогать ее: пусть выспится. При­ятели бесцельно слонялись по берегу, потом пришла Ли­за, и они стали с ней болтать, а Сергей сел на моторку и уплыл за остров. Нужно было снять сети и переметы, по­ставленные задержанными браконьерами.

Солнце то выглядывало, то пряталось в пышных куче­вых облаках. Такие облака к дождю, но пока было тихо, и легкий ветерок лишь слегка рябил воду. На мелко­водье, где над кувшинками сверкали своими прозрачны­ми крыльями стрекозы, косо торчал черный шест.

Сергей задрал голову и посмотрел вверх. Ястреб со­всем низко кружил под облаками. Сергей достал из-под сиденья рыбину и, помахав ею в воздухе, бросил в воду. Ястреб равнодушно взглянул на подарок и продолжал свой неторопливый и плавный облет озера.

Остров остался за кормой, и перед Сергеем открылся знакомый берег, но почему он так пустынен? Никого не видно. Где все они? Именно в тот момент впервые ше­вельнулось в нем потом такое привычное чувство боль­шой утраты. Еще не веря, что они уехали, он напряжен­но

всматривался в берег. Мелькнула мысль, что они в доме, но кто в такой чудесный вечер будет сидеть в че­тырех стенах? Может быть, ушли в бор? Он цеплялся за эту последнюю надежду, пока не догадался посмотреть под сосны, где одиноко стоял его хромой «Москвич». Га­зика рядом не было... Они уехали, а Наташа? Она, на­верное, все еще спит! Может быть, заболела и отказалась поехать с ними... Ему хотелось, чтобы она осталась. Очень хотелось! И, внушая себе, что она в доме и ждет его, Сергей яростно крутит румпель до отказа. Ему не терпится побыстрее на берег. Мотор ревет на самой вы­сокой ноте и вдруг, дав петуха, обрывает свою ровную строчку. «Казанка» еще какое-то время бесшумно идет по инерции и останавливается. Сразу наступает глубокая тишина. До берега еще далеко. Сергей дергает за трос, потом лезет в карбюратор, встряхивает бачок. Так и есть; бензин кончился!

Он вставляет в уключины длинные металлические весла и изо всех сил гребет к берегу. «Казанка» на вес­лах неуклюже, рывками продвигается вперед. Уключины скрипят, лопасти шлепают по воде. Сергею хочется по­скорее причалить к берегу, но тяжелая лодка ползет, жак черепаха.

Он растерянно смотрит на берег. До него еще далеко, а он больше не может ждать. Ни одной минуты! И тут он замечает Дружка. Верный пес одиноко сгорбился у са­мой воды. Белеет лубок на сломанной лапе. Дружок смо­трит на него и не лает.

И тогда Сергей сбрасывает резиновые сапоги, рубаш­ку, брюки и, вспрыгнув на прошитый заклепками нос лодки, с шумом, по-мальчишески бухается головой впе­ред в озеро. Вынырнув, фыркает, трясет головой и, разлепив глаза, отчаянными саженками плывет к берегу...

Но поздно. Она уехала, и сразу дом опустел.

С тех пор он Наташу не видел…

Хлопнула в прихожей дверь. Этот звук вывел Сергея из задумчивости. Пришел из спортивной школы Юра. От него, как от настоящего мужчины, пахнет трудовым потом. Уже спортсмен! Играет в баскетбол. И ему очень нравится. Разуваясь в прихожей, доверительно рассказы­вает:

— Сегодня в спортивном зале познакомился с одной девчонкой. Она играет в «Буревестнике», тоже баскетбо­листка. .. Как увидел ее, так сразу она мне понравилась, Ты бы посмотрел, как она мячи забрасывает! И знаешь, почему она мне понравилась?

— Почему же?

— На маму похожа. Только волосы у нее светлые, на­стоящая дылда, на щеке, вот здесь, родимое пятно... Глаза у нее разные: один коричневый, другой голубой, а руки как...

— Хочешь к матери? — спросил Сергей.

— Мне ее муж не нравится, — ответил сын. — Назы­вает меня «старик» и все время спрашивает, что у меня в дневнике.

— Проявляет интерес, — заметил Сергей. — Он ведь твой отчим.

— Отчим... — повторил Юра. — Какое противное слово!

— Мачеха еще противнее, — сказал Сергей, наблю­дая за ним.

— Пока у меня объявился отчим,— усмехнулся Юра Я в свою очередь проницательно посмотрел отцу в гла­за: — А что, скоро предполагается и мачеха?

'— Не век же мне быть бобылем, — уклончиво отве­тил Сергей.