Услышать тебя...

Козлов Вильям Федорович

Николай Борисович всю свою жизнь прожил, как жу­чок-древоточец в дубовом шкафу, пожирая древесину и питая ее отходами своих детей-жучков, он был уверен, что добился в жизни всего того, к чему стремился, чего хотел. А много ли жуку-древоточцу надо? Дубовый шкаф да крепкие челюсти! Не рассчитал он лишь одного: хотя дубовый шкаф, по сравнению с жучком, велик, как все­ленная, но ведь жуки-древоточцы не вечны. А что будут делать его детки-жучки, когда кончатся отходы? Ведь он, засовывая им в рот пережеванную пищу, вырастил их беззубыми. Помянут ли его дети добром,

когда окажутся предоставленными самим себе? ..

Вот он сидит перед Сергеем, развалившись на диване. Так и излучает довольство самим собой. Такого словами не прошибешь, да что словами?! Тюрьма его не пере­воспитала. Говорить с ним бесполезно. Если бы Сергей сказал, что он думает про него, Земельский расхохотался бы ему в лицо. Он уверен, что ему все завидуют. Зави­дуют его деньгам, которые он тысячами наживает не­честными способами. Разве ему понять, что настоящее счастье приносят не деньги, а радость творчества? ..

Нет, этого ему не понять. И однако Сергей встрево­жил его, когда совершенно серьезно сказал:

— И все-таки я вам очень благодарен.

Земельский вскинул на него глаза, поморгал, и само­довольная улыбка сползла с его лица. Меньше всего в жизни хотел он, чтобы Сергей был ему за что-либо бла­годарен.

— Любопытно, — сказал он, скрипнув пружиной.

—- Если бы не вы, я никогда не написал бы роман…

— Этот... без названия? — скривил губы в усмешке Земельский. — Я думаю, у него нет не только названия, но и издателя...

— Если бы не вы, я, возможно, до сих пор не развел­ся бы с вашей дочерью, а это было бы для меня смертель­но: она убивала во мне все хорошее, творческое...

— А есть ли в тебе хорошее?

— Так что вы все-таки сделали одно доброе дело,— сказал Сергей и, взглянув на часы, поднялся с кресла

Земельский еще немного посидел, чтобы не уронить своего достоинства, и тоже поднялся.

— Передай Юрашу, что я его здесь жду. И не уеду без него, — сказал он. — Я купил ему норвежский трени­ровочный костюм...

— Вы думаете, он на это клюнет? — рассмеялся Сер­гей. — Плохо же вы знаете своего внука...

— Я действительно люблю Юраша и скучаю без него, — сказал Земельский. И голос у него был искрен­ний.

— Любите на здоровье, но не развращайте деньга­ми. .. Или в вашем понятии и такое чувство, как любовь, тоже измеряется деньгами?

— Скажи мне честно, вот ты напечатал книжку, гово­ришь, закончил роман, — много ты заработал? Можешь ли ты обеспечить свою семью всем необходимым... допу­стим, если бы она у тебя была?

— Семьи разные, и запросы разные,— ответил Сер­гей. — Для меня деньги никогда не были главным в жиз­ни. Надеюсь, для моей семьи — тоже.

— Ну вот то-то, — удовлетворенно заметил Николай Борисович. — Был ты гол как сокол и остался таким... А Лиля еще со мной спорила, мол, ты, если захочешь, всегда сможешь заработать кучу денег.

— Ну а как этот... Оленин? То, что нужно? — не удержался и задал неприятный для себя вопрос Сер­гей.

— Он меня уважает, — с достоинством ответил Зе­мельский,

—

Я рад и за вас, и за Лилю, — сказал Сергей. — Даже если и совершишь серьезную ошибку, жизнь такая штука, она потом все поставит на свои места..,

— Если бы Лиля меня послушалась, она не соверши­ла бы этой ошибки, выйдя замуж за тебя, — убежденно заметил Николай Борисович.

Сергей понял, что разговаривать больше бесполезно: и говорят они о разном, и думают по-разному... Он уже взялся за ручку двери, но Земельский с угрозой про­изнес:

— А если Юраш не придет...

— Тогда что? — Сергей нахмурился и вплотную приблизился к нему, посмотрел в лицо долгим изучающим взглядом.

Земельский отпрянул в сторону и, чтобы скрыть за­мешательство, стал смотреть в окно. Лицо у него уже не было таким самодовольным.

— Мне известно, что Юраш в каком-то спортивном пионерлагере, — сказал он, отводя глаза в сторону.— Я бы очень хотел с ним повидаться.

— Я к нему на днях собираюсь, — сказал Сергей.— Передам вашу просьбу. И не забуду про норвежский ко­стюм сказать...

— Что ты к этому костюму привязался?

— Я боюсь, он будет ему мал... — улыбнулся Сер­гей. — Знаете, как они сейчас растут?

— Куплю другой, — не понял иронии Земельский.

— Счастливый вы человек, — сказал Сергей. — Все можете купить...

— Каждый живет как умеет.

— Это верно... Кстати, этот лагерь всего в пятидеся­ти километрах от города, — сказал Сергей. — Вы можете сами съездить к нему.

— Я это имел в виду, — кивнул Земельский. — Такси туда ходят?

— Для вас нет ничего невозможного, — улыбнулся Сергей.

— Я собираюсь своему новому зятю купить «Жигу­ли»,— солидно заметил Николай Борисович.

— Вашему новому зятю крупно повезло...

Сергей — ему уже стало смертельно скучно — вспо­мнил разговор с сыном на озере, когда тот вручил ему по­даренные добрым дедушкой деньги. Сергей еще тогда подумал, что надо бы при случае вернуть эти деньги Земельскому. И вот случай представился... Отсчитав пять десяток из только что полученной зарплаты, Сергей про­тянул их Земельскому. Тот тупо уставился на них, но натура взяла свое: деньги как бы сами собой очутились в его цепкой руке.

— Юра просил при случае передать вам, — сказал Сергей. — Помните, вы дали ему на карманные расхо­ды? ...

— Не помню, — растерянно пробормотал Земель­ский. — Мой кошелек всегда раскрыт для близких...

— Мой сын не нуждается в подаянии, — жестко сказал Сергей и вышел из номера.

10

Стоял конец июня. Высокая трава ярко вызеленила обочины, изумрудной кружевной дымкой окутались одинокие березы на буграх. Сосновые боры просвечивались солнцем насквозь. Цветет клен остроли­стый, в воздухе носятся белые пушинки: это тополиный пух и семена одуванчика. На буграх, меж кустарников, разноцветьем полыхает на солнце медуница. А в глубине леса, в низинах, ярко голубеют колокольчики. В придо­рожных канавах колышутся на легком ветру красные ме­телки конского щавеля.