Услышать тебя...

Козлов Вильям Федорович

— Я ее на танцы пригласил,— продолжал Сергей.— Как ты думаешь, придет?

— Мне-то что за дело до твоих вертихвосток!

— Вертихвостки... — невозмутимо повторил Сер­гей.— Это птицы такие есть, да? Они хвостиком вертят вправо-влево, вверх-вниз... Трясогузки, по-моему?

Мать с трудом сдержала улыбку. Вытирая и без того сухую чистую тарелку, ворчливо спросила:

— Ночевать-то придешь?

— Можно подумать, что я дома не ночую! — возму­тился Сергей.

— Думаешь, я не слышу, как ты каждый день под утро потихоньку дверь открываешь?

— Ладно, теперь с песнями буду возвращаться,— рассмеялся

он. — Какая твоя любимая? Кажется, «По­люшко-поле». ..

— Ты вспыхиваешь, как порох, — сказала мать.— В любую драку можешь ввязаться, а я лежи всю ночь, не смыкая глаз, и думай, думай...

— А ты не думай, мать, — посоветовал Сергей. — Спи. С улицы влетел в комнату Генка. Раскрасневшийся, с разноцветным чубом. Такого удивительного чуба, как у братишки, Сергей ни у кого не встречал. На правой стороне головы волосы росли у Генки гуще и гораздо быстрее. По краям темные, а к центру все светлее, пре­вращаясь в белую кисточку.

Увидев брата, Генка обрадовался, но чувства свои бурно выражать не стал, хотя темно-синие глаза его так и засияли.

— Как же я тебя прозевал?! — воскликнул он.— С утра на дороге караулил... Мотоцикл почистил...

— Заводил? — напустив на себя суровость, спросил Сергей.

— По тропинке вдоль огородов разок прокатился... На улицу не выезжал. Честное слово! Спроси у Ва­лерки.

Валерки не было дома, поэтому спрашивать было не у кого. И потом, младший все равно Генку не выдаст. Наверное, и его прокатил... Надо замыкать на замок. Выскочит когда-нибудь, чертенок, на улицу и врежется в машину. На свою голову научил его ездить на «ИЖе».

— Завтра, будет время, на озеро прокатимся, — ска­зал Сергей.

— Ура! — гаркнул Генка, Ему хотелось обхватить брата за шею, прижаться к его щеке. В семье Волковых телячьих нежностей не признавали. Целовались только, когда кто-нибудь при­езжал домой после длительной разлуки. Хорошо это или плохо, но все Волковы в проявлении своих чувств были весьма сдержанны. Так было принято у родителей, так поступали и дети. Даже всеобщий любимец, кудрявый семилетний Валерка, никогда ни к кому не лез цело­ваться.

Сергей достал книгу, полистал и вытащил пятиде­сятирублевую бумажку. Подумал и взял еще одну. За­хлопнул внушительный, в синей обложке, том и аккурат­но поставил на этажерку. Мать, наблюдавшая за ним, ничего не сказала, лишь губы поджала: только подумать! Сто рублей на один вечер! Сергей зарабатывал в редак­ции прилично и матери отдавал почти все зарплату, в этом смысле грех на него жаловаться, но, загуляв с друзьями-приятелями, мог изрядную сумму выкинуть на ветер.

— Я пошел, — сказал Сергей, впрочем ни к кому не обращаясь. Его раздражало столь пристальное внимание матери к его особе. Как будто не в театр идет отдохнуть, а собрался на какое-то темное дело.

— К Кольке надо зайти, — прибавил он и даже по­морщился: оправдывается, будто уже виноват в чем-то.

Трудно все-таки взрослому парню жить под крылыш­ком родителей. Так всегда и будешь для них ребеноч­ком. А ребеночку скоро двадцать четыре года, и он уже в армии отслужил и имеет звание старшего сержанта. Знала бы она, как ее сынок Сереженька на своем

везде­ходе зимой, во время учений, в болото ухнул и только чу­дом остался жив. За спасение машины и экипажа коман­дир части лично вручил Сергею Волкову грамоту и сереб­ряные часы. Часы оказались почему-то карманными, а парню в наш век носить карманные часы просто смеш­но. Теперь даже в брюках кармашков для таких часов не делают. Когда отец приехал в часть навестить сына, Сергей отдал ему часы. Отец и сейчас их носит.

В тесном коридоре Сергей мазнул сапожной щеткой по новым туфлям и, насвистывая, вышел на улицу.

Николай Бутрехин, давнишний друг Сергея, жил на берегу речки Дятлинки. Здесь, в самом центре города, чудом сохранилась еще с довоенных лет улица из двух десятков старых деревянных домов. Огромные клены, вязы, липы и тополя надежно укрыли от глаз архитек­торов и градостроителей эту маленькую улицу на берегу. Называлась она Старорусская. В генеральном плане го­рода предусматривалось в этом районе разбить большой городской парк, поэтому, наверное, и не трогали до поры до времени старые деревянные дома. Парк пока суще­ствовал лишь на кальке, а допотопная улица

благоден­ствовала. Позади домов сочно зеленели огороды и фрук­товые сады. На другом же берегу Дятлинки возвышались многоэтажные современные здания Сельхозинститута, городского совета, новой гостиницы «Дятлинка». Так вот и сосуществовали на разных берегах современное, ка­менное, закованное в серый асфальт и гранит, и древнее, деревянное, отживающее свой век.

Сергей любил эту тихую зеленую улицу и даже сде­лал несколько фотоэтюдов, которые опубликовал в об­ластной газете. На одном из снимков, по мнению Сергея самом удачном, был заснят глухой уголок улицы: часть бревенчатого дома, разросшийся огород, спускающийся к речке, и старая, крутой дугой изогнувшаяся ива. Вер­шина ее спряталась под воду. На корявом, отполирован­ном до блеска стволе сидели двое серьезных босоногих мальчишек с удочками в руках. Сергей увеличил снимок и преподнес Бутрехину.

Была суббота; и по набережной гуляли люди. Боль­шой каменный мост внушительной аркой перекинулся через Дятлинку. Из-под моста тихо выплыла лодка. В ней сидели парень и девушка. Луч солнца, оставив широкий розовый след в воде, ударил в гитару, лежавшую на кор­ме, и она вспыхнула, стала золотой. Вспыхнула и брон­зовая каска на голове солдата, стоящего на высоком гранитном пьедестале. Этот монументальный памятник павшим в боях за освобождение города от фашистских захватчиков был установлен на холме сразу за парком и виден издалека.

Николай Бутрехин был дома. Можно было не подни­маться на высокое крыльцо, а сразу идти к старой иве. Именно оттуда доносились резкие звуки аккордеона. Упрямо, раз за разом один и тот же аккорд. Сергей улыб­нулся: второй месяц мучает вальс «Амурские волны»! Сначала Николай учился играть на крыльце своего дома, но однажды пришел с работы и не увидел на месте ак­кордеона: отец спрятал его на чердаке. С тех пор Коля

уходит подальше от дома и разучивает вальс на пустын­ном берегу.

Бутрехин не заметил, как за его спиной остановился Сергей. Положив крепкий подбородок на аккордеон, как настоящий музыкант, Николай энергично растягивал мехи. Растопыренными несгибающимися пальцами осто­рожно дотрагивался до белых и черных клавиш. И хотя пальцы его чуть касались клавиатуры, из нутра аккор­деона вырывались резкие, пронзительные звуки. Так на рынке визжат поросята, когда их запихивают в мешок.