Усобники
Шрифт:
– Но где искать истину, ежели нет её на Руси и выше князя Владимирского власти нет?
Сдвинув седые брови, священник промолвил:
– Мрак в душе твоей, князь Андрей, и только Всевышний прочитает, что в ней. Исповедь облегчит твой разум.
Городецкий князь протянул священнику горсть серебряных монет:
– Молись, отче, за меня, а исповедаться я ещё успею.
Поцеловав руку епископа, Андрей удалился из церкви.
Возвращаясь в караван-сарай, он долго бродил по базару, где пахло пряностями и от товаров со всего Востока рябило в глазах.
Здесь было всё: шелка и бархат, драгоценные камни и золото, искусные украшения и дорогое оружие, — но князь Андрей ничего этого не замечал. Он был под впечатлением встречи с епископом, который, конечно же, понял, о чём думал сын Невского, и не одобрял городецкого князя, явившегося искать правды у ордынского хана…
И потекли у князя Андрея дни, друг на друга похожие, со скудным кормлением чёрствой лепёшкой, куском холодной конины и бурдюком вонючего кумыса. Бояре Сазон и Ипполит возопили в один голос:
– Княже, невмоготу нам, упроси ордынцев отпустить нас домой! С голоду уморят проклятые басурманы…
Городецкий князь грозно поглядел на бояр:
– Умолкните! Не наводчиком я сюда явился, а правдоискателем. Таким и на Русь явлюсь!..
Однажды приснился князю Андрею сон, будто пришёл к нему Дмитрий, такой же худой, как и наяву, длинную, узкую бороду огладил и спросил укоризненно: «Почто же ты, брат Андрей, погибели мне ищешь? Зачем к хану побежал? В Орду подался не с чистым сердцем. Аль позабыл наказ отца нашего?»
Пробудился князь от говора в каморе. Голос Сазона спрашивал:
– Давно спит?
Отрок ответил:
– Да, изрядно.
Князь открыл глаза:
– С какими вестями, Сазон?
Боярин заулыбался:
– С добрыми, княже, с добрыми.
– Сказывай!
Городецкий князь вскочил.
– Побывал я у мурзы Чагана, сулил он свести тебя, княже, с сотником Нальбием, старшим в страже ханши Цинь.
Ты, Сазон, поистине порадовал меня. Может, этот сотник проведёт меня к ханше. Одари, боярин, Чагана и Нальбия щедро.
Сазон кивнул:
– Завтра, княже, исполню.
От Донца и Дона далеко на запад, до самого Буга, уходит степь. Она упирается в подошву гор Угорских. В дождливую пору, когда тучи низко опускаются, они цепляются за каменистую гряду и зависают над кручей.
Местами степь разрезают балки и овраги, поросшие густыми кустарниками. Балки и овраги — прибежище диких зверей. Здесь укрываются волчьи выводки, роют норы лисы, устраивают лежбища вепри.
С юга степь льнёт к морю Сурожскому, уползает в Тавриду до гор Таврических, ложится к морю Русскому, именовавшемуся Понтом Эвксинским.
С севера степь переходит в лесостепь. Это уже граница Руси…
Когда-то в степи кочевали многочисленные племена. Их сменили печенеги. Они разбивали свои вежи, их многочисленные табуны паслись на привольных травах, а воины постоянно беспокоили города и села Киевской Руси.
Печенегов вытеснили половцы. Но вот ворвались орды татаро-монголов. Они прочно осели в степях Причерноморья.
Эти степи и калмыцкие степи до самых Кавказских гор — всё вобрала в себя Золотая Орда. Но из неё два десятка лет назад отделилась орда хана Ногая, могущественного повелителя нескольких туменов. Ногай провозгласил себя ханом, независимым от Золотой Орды, и за ним, бывшим верховным командующим, последовали многие военачальники. За этой ордой прочно укрепилось имя Ногая.
В низовьях Днепра, где широкие плёсы и в обилии водится водоплавающая птица, полноводная река расходится на несколько рукавов. Берега поросли густым камышом и тальником, высятся зелёной стеной летом, а в зиму, когда камыши пересыхают, делаются тёмно-серыми.
Река обильна рыбой: сом и сазан, щука и судак, карп и карась и ещё всякая иная обитают в днепровских плавнях.
На днепровском левобережье, чуть выше порогов, где река рвётся из своих каменистых берегов, расположились кибитки одного из туменов Ногайской Орды. Арбы и двуколки, юрты и просторные шатры, насколько хватает глазу, покрыли степь.
День у Орды начинался с восходом солнца. Едва оно выкатывалось и от Итиля его лучи разбегались но степи, Ногай выходил из шатра и, щуря и без того узкие глаза, окидывал взглядом стоянку.
Между кибитками и арбами горели костры. Они дымили кизяками и сухостоем, и их горький дым тянуло по степи, прятало в речных плавнях.
Невысокий плечистый Ногай, с лицом, изрытым оспой, и лысой, как шар, головой, был с виду медлительным и немногословным. Но стоило ему поставить ногу в стремя, как он делался быстрым и ловким. Его мысли работали мгновенно. Он отдавал команды своим темникам, и воины знали: с ним им обеспечена победа…
В степи на многие версты паслись стада и косяки коней. Табунщики объезжали их. У просторного шатра Ногая, у коновязи, кони ханских нукеров. Здесь же, высоко на шесте, бунчук хана.
Ногай поднял голову, посмотрел, как от гор Угорских потянулись облака. Они должны собраться в тучи и пролиться в степи дождём. Он даст степи жизнь, напоит реки, и трава пойдёт в рост. Обильные пастбища радуют кочевника.
Почесавшись, хан направился к шатру. Вчера вечером к Ногаю пришёл мурза Ахмыл. Он был в Сарае и привёз оттуда известие. Когда Телебуг с верными ему воинами был уже в степи, в Сарай приехал городецкий князь. Он намерен ждать возвращения Телебуга. Ногайский хан догадывался, чего будет просить князь урусов Андрей.