Успех (сборник)
Шрифт:
— Что он там?
— Ай-ай-ай, Викуся, как нехорошо ты делаешь! Что это ты подсунула бедному влюблённому мальчику?
— То самое и подсунула. Прав ты был, Аркадьевич.
— Ну дык! Я в таких случаях говорю…
— Она всегда может сослаться на то, что просто ошиблась.
— Ну да. А мы её за ушко да на солнышко.
— Она знает. Но на самом деле её это не интересует. На самом деле она хочет…
— Понимаю, понимаю… Натан Аркадьевич! Может, брать их?
— Ну, давай. Высылай своих архаровцев. Пусть привезут сюда голубчика тёпленьким. И побыстрее. Мало ли что.
— Да всё нормально будет.
— А её просто вызови.
— Придёт?
— Куда денется? Придёт, голуба. Ещё и рыдать тут будет.
— Уверен?
— Ну, не то чтобы уверен. Но чует моё сердце — без сырости тут не обойдётся.
Единственное, чего Владиму никак не удавалось — это изобразить удивление. Когда открылась дверь, руки санитаров взялись за спинку коляски, и повезли его в директорское крыло, он уже успел закрыть канал связи с медицинской базой. Разумеется, кое-что можно восстановить, но это потребует времени и усилий.
Или они следили за нами с самого начала? Скорее всего, да. Ухищрения Виктории в лучшем случае помогли выгадать час-другой. И совершенно напрасно. Он успел внести изменения в базу. Но у Ники так и не будет своих волос — во всяком случае, до окончания школы. Потому что они сейчас всё восстановят прежнюю номенклатуру назначенных лекарств, и соответствующие тому дозировки.
Может быть, это и к лучшему.
Интересно, сможет ли он из пособия оплачивать доступ в сеть? В таком случае, он смог бы связаться с Юриком, а тот мог бы помочь с текстами курсов. Особенно с математикой. Не стоит терять времени даром…
Он думал о ГМ-анализе, когда его кресло вкатили в кабинет Натана Аркадьевича.
В директорской были все: сам Натан Аркадьевич, Петров, и даже Вень-Борисыч сидел на том же самом месте, что и всегда, перелистывая какие-то бумажки.
Санитары довезли его коляску до середины ковра, и отправились проветриваться в коридор.
— Ну что ж, молодой человек, — начал Аркадьевич. — Вы истерик тут закатывать не будете? Очень, знаете ли, не хотелось бы.
— Не буду, — ответил Влад, пытаясь улыбнуться. Улыбка получилась неубедительная.
— И партизана на допросе изображать тоже не нужно. Чистосердечное признание облегчает участь. Есть такая предками данная мудрость народная…
В этот момент в комнату вошла Она.
Он не увидел её лица: капюшон был надвинут на лоб.
— А вот с вами, барышня, у нас будет разговор серьёзный. Нехорошо-с, да. Экую вы гадкую штуку учинили над молодым человеком.
— Не паясничайте, Натан Аркадьевич, — презрительно бросила Ника. — Мы взрослые люди. Уголовное дело на меня уже заведено? Имейте в виду — я ничего не намерена признавать. С этого момента мы будем общаться только через моего адвоката.
— Какой адвокат, какое дело? — вскинулся было Влад, но Она посмотрела на него так, что он съёжился.
— Обыкновенное дельце-с. Попытка покушения на жизнь и здоровье, — Натан Аркадьевич решительно не желал менять тон. — Вот ты тут сидишь и думаешь, что твоя любимая Викуся тобой пожертвовала. Но ещё не знаешь, до какой степени ты прав. А может, нам Викуся сама всё расскажет?
— С этого момента мы будем общаться только через моего адвоката, — равнодушно повторила Виктория.
— Ух ты какая цаца. Ну и не надо, — легко согласился Натан Аркадьевич. — Ты хоть посмотрел, чьи файлы ты правил? — обратился он к Владу.
— Её, — пожал плечами Владим, всё пытаясь сосредоточиться на происходящем. Дознание шло как-то не так, как он ожидал. И куда-то не туда.
— Ну и осёл ты, братец! — Натан Аркадьевич хихикнул, потом подавил смешок и взглянул строго. — Она дала тебе базу другого человека. И изменения, которые она внесла в состав назначенных ему укольчиков, примочек и притираний, были как раз такие, чтобы он через пару недель тихо отдал бы богу душу… Это попытка убийства, Владим. Я не шучу.
Директор говорил ещё что-то, но Владим окончательно перестал понимать, что происходит. Всё как-то поплыло перед глазами, а потом он сообразил, что это — самый банальный обморок, успел подумать о том, как это пошло, и, наконец, потерял сознание.
— Ну как вы себя чувствуете, товарищ нарушитель? — Натан Аркадьевич стоял рядом и брызгал на него водой. — Экая у вас тонкость чувств. Больше не будете глазки этак закатывать? Повод-то найдётся.
Владим сидел в кресле, вцепившись в поручни, и изо всех сил пытался казаться адекватным.
— Ну что ж, продолжим. А знаете ли, кого именно ваша барышня наметила в жертвы? Одного несчастного парализованного мальчика, ей хорошего знакомого. Казалось бы, зачем? А между тем, причина очень смешная. Видишь ли, барышня увлекается психологией. Психология же, в отличие от математики, наука практическая. Вот она и начала ставить всякие опыты над ближними. В частности, влюбила в себя этого самого мальчика. Довольно банальным способом, кстати. У мальчика были лёгкие мазохистские наклонности, которые наша талантливая барышня в нём разглядела. И, под видом дружеского участия… ай-ай-ай, — директор интерната покачал головой. — Но это было бы полбеды. Знаешь, чем психология отличается от квантовой физики? В квантовой физике наблюдатель влияет на наблюдаемое. А в психологии имеет место и обратный эффект — влияние наблюдаемого на наблюдателя. Короче, эта самоуверенная дурочка влюбилась. Сама. По-настоящему. В объект своих экспериментов, разумеется.
— Любимых всегда убивают, так повелось в веках, — процитировал Петров. — Оскар Уальд. Там у него, правда, мужик бабу зарезал.
— Я никогда не любила его, — Ника, наконец, нарушила молчание. — Сегодня я ему это сказала, — голос её подозрительно дрогнул.
— Не надо только слёз, — тут же отреагировал Натан Аркадьевич. — Вениамин Борисович, дайте этой дуре чего-нибудь попить… А мы продолжим. В общем, она влюбилась. И, осознав, что избавиться от своих чувств не может, решила избавиться от объекта этих чувств. Причём — его же собственными руками. Типичная логика молодого интеллектуала. Ты правил свою собственную медицинскую карту, Владим, — закончил он.
— Ну, конечно, — загудел Вениамин Борисович, — в глубине души она рассчитывала на провал своей затеи. Ей, понимаешь, хотелось быть по-настоящему наказанной. Что есть, в свою очередь, форма символической самоотдачи любимому, и так далее по учебнику. Любовь-наказание-прощение… что там ещё? Короче, морковь всякая вперемешку с леди Макбет.
— Леди была по другой части.
— Неважно. Что будем делать с этой дурой?
— Как что? Накажем. Владика исключим из интерната, благо есть за что. А её оставим. Пусть учится дальше. На три балла снизим ей оценки в полугодии, и на балл — годовые.