Успеть повернуть на Лагиш
Шрифт:
– Вот что, местный. Будет много слов. Будет много имен. Не спрашивай никого ни о чем, жди до конца. А потом сам решишь, что делать. И если решишь правильно – успей до рассвета.
Вьетнамец решительно повернулся и пошел в ресторан.
Жук растерянно стоял, не зная, что делать дальше. Вот черт узкоглазый! Ведь явно же что-то знает, а туману напустил – черта лысого разберешь! Азиат, одно слово. То ли бежать за вьетнамцем, хорошенько расспросить, а если узкоглазый не станет колоться – кликнуть дружбанов. С другой стороны, а что он вообще хочет узнать? Просто что-то со вчерашнего утра стало беспокоить
Растерянный, он поплелся к машине.
Торговая сделка практически завершалась. Компаньоны и изрядно вспотевший покупатель уже садились в машину, чтобы ехать в магазин оформлять документы.
– Где тебя черт носит? Погнали в магазин, оформимся. До обеда должны успеть. – Вовик в предвкушении завершения сделки нервничал, говорил на повышенных тонах, но Жук не обратил на это внимания. Молча сел на заднее сиденье, уставился в окно.
К часу дня коммерция была закончена. Мужик выплатил троице пять с половиной тысяч долларов, получил на руки все необходимые документы, ключи, и, все еще под впечатлением активной пропаганды Вовика, уехал в свой Бобруйск.
– Ну что, пацаны. Наши – полштуки. Как будем делить – по-честному или по-братски? – задал традиционный вопрос Вовик, когда они уселись в свой старенький драндулет и тронулись к дому Мордатого.
– Как всегда. – Жук был лаконичен.
– Возьми себе триста, нам с Жучилой по сотке. Будет по-честному. – Чешир в вопросах распределения долей тоже не чужд был некоторой справедливости.
– Законно. – Вовик отсчитал свою долю (новыми сотками), засунул ее в глубокий внутренний карман, затем отсчитал деньги коллегам.
Чешир взял свои деньги не без некоторого радостного трепета, минут пять любовался двумя новенькими полтинниками. Деньги он любил и уважал, значительно больше всего остального.
Жука же приход суммы, как минимум равной зарплате старенькой мамы, технички в средней школе, почему-то совсем не обрадовал. Машинально он сунул деньги в карман джинсов, равнодушно глядя на дорогу сквозь мутное, в трещинах, лобовое стекло.
– Жук, ты чего такой смурной? Чистые бабки, без криминала. Маме отстегнешь полтинник, девка твоя запищит от восторга. Веселись, деревня! – Вовик был раздосадован недостаточной степенью ликования своих орлов по поводу собственной такой легкой и красивой финансовой победы.
– Молодец ты, базару нет. Красиво спел дядьке, толковую сумму ломанул. Я что, я рад. – Но было видно, что вот радости-то никакой у водителя нет.
В настороженной тишине доехали они до дома владельца благополучно проданной машины.
Честно рассчитавшись с Мордатым, троица разделилась – каждый собирался отпраздновать это событие самостоятельно.
Приехав домой, в типовую панельную девятиэтажку, Жук стал ждать мать. Посмотрел свежий боевик, сварил куриный суп (на часть заработанных денег, вопреки обыкновению, закупил домой продуктов, и, почему-то в последний момент вспомнив, что мама любит сервелат – купил изрядную палку этой колбасы). Что-то мешало радоваться жизни, мешало ощущать себя денежным и крутым пацаном.
Взяв трубку, позвонил Алесе.
– Здорово, заяц. Это я. Чем промышляешь?
– Саша? Привет, привет! А что ты днем звонишь? Я только к вечеру освобожусь, если хочешь – заедь к пяти, может, куда сводишь? – У его девушки Алеси, парикмахерши в затрапезном салоне, в жизни все было просто и понятно. Если звонил ее парень – значит, у него появились деньги и можно провести время достойно и весело. Впрочем, запросы у нее были невелики, кафе в центре или модная дискотека были пределом ее представления о шикарной жизни.
– Свожу, базару нет. К пяти не смогу, маму хочу дождаться. Подгребу к семи, будь как штык. – В ответ услышав бесконечную очередь заверений «буду, буду, всенепременно к семи и как штык», положил трубку.
Что-то все равно было не так. Из-за погоды, что ли? В декабре у него часто случалась беспричинная хандра. Может, из-за невероятно короткого светового дня?
Декабрьский день за окном перевалил на свою вторую куцую половину, солнце еще трепыхалось на окраине небосвода, но уже в четверть силы. Предчувствие чего-то важного и значительного вдруг резануло Жуку грудь. И вся его предыдущая жизнь вдруг на какое-то мгновение показалась глупой и бессмысленной. Но видение это исчезло, как и появилось – вдруг, внезапно. Тяжесть, навалившаяся на душу, тоже вдруг прошла, стало как-то легче и теплей.
К пяти пришла мама, охая, стала стягивать промокшие сапоги, из коридора спросила встревоженно:
– Саша, сынок, ты дома? Случилось что? Не заболел?
– Да нет, мам, все в порядке. Денег сегодня заработал – помог Ладутьке машину продать. Возьми на хозяйство.
– С чего бы ты это вдруг? Раньше все с дружками прогуливал да на Алесю эту бестолковую тратил. Или какие ворованные? – В голосе матери слышалось неподдельное изумление, смешанное с доброй долей тревоги.
– Нормальные деньги. Только американские. Поменяешь, когда наши будут нужны. – И, сам себе удивляясь, выдал матери две двадцатидолларовые бумажки, оставив себе полтинник и мелочь в национальной валюте, оставшуюся после магазина.
Мать внимательно поглядела на сына.
– Сынок, вечером дома будешь или как?
– Схожу с Алесей в «Макс-шоу», попляшем.
– Ну сходи, только приходи пораньше. Пока ты не пришел – мне не заснуть, ты уж меня пожалей.
– Добре, к двенадцати явлюсь.
Потом, подумав, спросил мать, немного волнуясь:
– Мам, а у нас никаких родственников типа азиатов нет? Ну, или там каких друзей отцовских – навроде вьетнамцев там или еще каких узкоглазых?
Мать задумалась. Но через несколько секунд решительно махнула головой:
– Отец служил в Камрани какой-то, моряком. Это где-то не то во Вьетнаме, не то в Китае. Он, как женихался, все байки об этой Камрани плел, да только я уж не помню – давно это было. – Мать еще более удивилась. Таких разговоров между ними раньше не было.
– А про Каодай он ничего не говорил?
– Ну, сынок, откуда ж я помню. Уж больно давно это было.
– Жаль. – Впрочем, видно было, что Жук и не надеялся получить какую-то информацию от матери, а отец уже пять лет, как отдыхал на Северном кладбище – сгубило его, как и большинство остальных мужиков, плодово-ягодное вино, дешевое и ядовитое, как ацетон.