Успеть повернуть на Лагиш
Шрифт:
– Можете считать, что от меня. Когда я служил в бригаде шанских стрелков, мне однажды довелось слышать об этой дороге. Тогда эти сведения были бесполезными – по этой дороге нечего было вывозить, ведь плантации камеи, лес балхских заводов и оловянные и молибденовые руды с Шортландского месторождения были по эту сторону Ангорского хребта. Теперь же, когда мы вступили в войну в столь невыгодном положении, я надеюсь, что эта дорога хоть немного уравняет шансы.
– Почему невыгодном? – удивился Меррит. – У нас в строю семьдесят пять тысяч штыков и сабель, а если прибавить каодайское ополчение – то все восемьдесят.
Роджерс поморщился, словно от зубной боли.
– Лейтенант, я уважаю ваше мнение, но время атак в конном строю прошло еще пятьдесят лет назад. Если не сто. Марджерет погубит свою кавалерию в первом же сражении и погибнет сам – я служил с ним, когда он командовал императорскими кирасирами в пору покорения Каодая, и хорошо знаю, чем закончит его корпус. Вообще это бездарное решение умников из Генерального штаба прислать сюда половину гвардейской конницы Империи будет нам стоить чрезвычайно дорого.
– Так что же, ограничиться никчемными туземными войсками? – в запале произнес Меррит и прикусил язык – глаза У Тао потемнели, хотя на лице не дрогнул ни единый мускул.
– Никчемные туземные войска, как вы изволили выразится, вынесли на своих плечах всю Каодайскую кампанию. Тогда это были, правда, полки из Халистана, но все равно – среди частей, пришедших в Каодай, из метрополии было от силы шесть батальонов, да офицеры у туземной пехоты были наши с вами соотечественники. Зато в Такинском походе участвовали уже местные бригады – и они отлично показали себя в той войне. И сейчас я бы не набирал в спешке землепашцев-каодаев в бесполезное ополчение, а поставил бы в строй шанов, каренов и кханов, сформировав из них не по две бригады, как позволили мудрецы из имперского штаба, а как минимум по корпусу. И тогда враг был бы повержен, несмотря на свое техническое превосходство.
– Господин полковник, а разве мы уступаем врагу в технике?
– Лейтенант, вы же последние три дня провели в штабе маршала. Разве вы ничего не слышали?
– Наша пограничная уланская бригада отступила от Чанфанского перевала… в некотором беспорядке. А что?
– Уланская бригада очень скоро перестанет существовать. Превосходство танков врага на поле боя будет абсолютным, и наши «Клотильды», верх технической мысли десять лет назад, окажутся против них столь же бесполезными, как и танкетки улан. Впрочем, сценарий будущего сражения не есть предмет нашего разговора. Вернемся к нашим баранам.
Лейтенант плохо слышал последние слова полковника. В штабе маршала царили совсем другие настроения, но холодная уверенность Роджерса угнетала своей справедливостью. Действительно, армия была катастрофически неготова к войне, и Меррит подсознательно гнал от себя эту мысль все последние дни – хотя видел толпы необученных новобранцев в строю идущих на север частей, малочисленность пулеметов, устарелость полевой артиллерии, и самое главное – моральную неготовность офицерского корпуса сражаться и умирать.
– Итак, господа, ваш бронетранспортер готов. Возьмете с собой трех каренских егерей и отправляйтесь к поселку Саравак. До него по прямой около пятидесяти миль, по дорогам же и тропам – около ста двадцати. Там найдете местного
– Нам нужно будет купить лошадей. – Это были первые слова поручика У Тао.
– Да, действительно. Я об этом думал. – С этими словами Роджерс открыл сейф, достал оттуда кожаный мешочек, развязал его. На стол выкатились желтенькие монеты.
– Здесь восемьдесят золотых арманов последнего каодайского хана. Наши банкноты, скорее всего, сильно упадут в цене в очень скором времени, а этих денег хватит на пять-шесть лошадей горной шанской породы – то, что вам нужно.
Меррит смутился. Он довольно посредственно сидел в седле и сейчас хотел сказать об этом полковнику, но потом подумал, что он может счесть его слова завуалированным отказом от задания и промолчал.
Втроем они вышли из палатки Роджерса. Вдоль дороги горели костры, лагерь без суеты сворачивался, чтобы выступить на север, к Ируану. Полковник и оба офицера остановились у небольшого костра, возле которого четверо гренадеров торопливо доедали из своих котелков немудреный солдатский ужин.
Мимо них в конном строю проходили хайдарабадские уланы – смуглые, рослые, молчаливые, все как на подбор в черных шелковых чалмах, у многих на груди были медали за Такинскую войну. В неверных отблесках костра сверкало оружие, колыхались длинные пики, все в этих воинах говорило о том, что враг будет жестоко наказан за свое вероломство. У Меррита вдруг сжалось сердце от внезапного острого предчувствия неминуемой беды.
– Им не пережить эту битву. Пусть все они попадут в рай – видит бог, они это заслужили – это были слова маленького поручика. Меррит с изумлением оглянулся.
У Тао стоял навытяжку, приложив руку к козырьку фуражки. Лицо его было бесстрастным, и только в уголках глаз Меррит увидел две капли.
Лейтенант понял, почему так сжалось его сердце. Уланы ехали молча, не ржали их лошади, почти не слышно было звяканья оружия и упряжи. Они уже стали тенями. Они уходили в небытие, и Меррит остро почувствовал это.
Полковник оторвал их от мрачных дум.
– Вот ваш бронетранспортер. Припасы загружены, солдаты готовы. Отправляйтесь. Старший – второй лейтенант Меррит. – И он указал на пятнистую, ощетинившуюся двумя пулеметами «рысь», возле которой стояли три каренских егеря – таких же щуплых, как и их поручик, в таких же ослепительных белоснежных мундирах.
У Тао приказал своим солдатам:
– Переоденьтесь.
Те быстро скинули мундиры, так же быстро натянули желто-зеленые куртки и широкополые шляпы. Теперь они почти сливались с окружающей местностью, и Меррит запоздало подумал, что и ему следовало бы сменить свой синий мундир с серебряными погонами и аксельбантом на что-нибудь такое же практичное.