Успеть раньше смерти
Шрифт:
Впечатление было такое, будто Веревкину стукнули по голове палкой. Он налился багровым цветом и захрипел еще пуще.
– Кого, на, сделать? Вы, менты, вообще оборзели, на! Я тебя первый раз вижу, на! То, что из Москвы, ничего не значит, у меня и в Москве связи есть. И в МВД, и где хочешь... Отпусти Гриню, сказал!
– Отпусти, гад! – плачущим голосом подтвердил Гриня. – Порву ведь!
Гуров резко вывернул ему запястье и отпустил. В запястье что-то хрустнуло. Гриня болезненно вскрикнул и сел на асфальт.
– В следующий раз не угрожай представителю власти! – сказал ему Гуров и обернулся
– Ладно, проехали! – меняя опять тон на добродушный, проговорил Гуров. – Про машину я пошутил. Повреждения там минимальные, все забыто. Ты мне лучше скажи, Веревкин, зачем ты пацанов нанимал, которые едва дом Булавину не сожгли? А потом, поняв, что те наследили, приказал их уничтожить? Это все из-за кладбищенских земель, верно?
Казалось, Веревкин вот-вот взорвется от злобы. Он переливался всеми оттенками красного, начиная от ярко-розового и кончая свекольно-багровым. Однако растерянности в этом раскаленном лице Гуров так и не нашел. Наоборот, Веревкин с особенной силой начал выталкивать из себя полные ненависти слова:
– Ты, мент, совсем оборзел, на!.. Ты вообще куда суешь свой нос, на?.. Да я тебя самого уничтожу! Заруби это себе, на!.. Ты знаешь, куда я сейчас иду? Я прямо к прокурору иду, на... Ты тут никто, понял? И твой художник от слова «худо» – тоже... Я вас всех тут... Гриня, вставай, сучок, на!
Охранник, морщась, встал, бросил на Гурова полный ненависти взгляд. Примерно таким же взглядом ожег Гурова и Веревкин. После этого оба резко повернулись и, затопав дальше, завернули за угол дома и пропали.
– Там с той стороны прокуратура, – объяснил Кружков. – У нас все рядом. Говорят, этот Веревкин с прокурором вместе на охоту ездят. Вопросы какие-то решать пошел. Между прочим, он злопамятный, Веревкин-то. Вы все-таки с ним поосторожнее!
– Ты, Кружков, я гляжу, миротворец! – сердито проворчал Гуров. – А я тебе так скажу – прощения попросим после победы. Прокурор у него приятель! Он еще моих друзей не видел…
Гуров внимательно посмотрел на своего спутника.
– Извини, старлей, но придется мне попросить тебя еще об одной услуге. Кстати, тебя это тоже в большой степени касается. Жильца тетки Костика помнишь?
– Конечно, помню, – сдержанно ответил Кружков.
– Он сказал, что уезжает, – напомнил Гуров. – А я вот подумал, чего это он собрался уезжать в тот самый день, когда его сосед на тот свет отправился? Нет ли тут связи?
– Да как мы это узнаем? – с облегчением сказал Кружков. Его, кажется, радовала невозможность проследить дальнейший путь человека, который жил у Петровны.
– Возможно узнаем, – мотнул головой Гуров. – Но не сразу. А пока нужно выяснить на железнодорожном вокзале, на автобусной станции – что тут у вас еще имеется? – уехал ли такой человек, как Шигин Виктор Дмитриевич. Не в службу, а в дружбу, сделай, а? Город у вас не такой великий, милицию, наверное, все-таки уважают... Наведайся, выясни, брал ли он билет. Но предварительно, конечно, загляни к Петровне, может, он еще там.
И опять Кружков не стал перечить.
– Думаете, жилец каким-то боком причастен?
– Есть такое подозрение, – ответил Гуров, вспоминая человеческую тень, бегущую под проливным дождем через ночной сад.
ГЛАВА 10
Виктор
Виктор Дмитриевич вошел в ресторан с забавным названием «Крыша», выбрал столик (ресторан был еще практически пуст) и заказал себе двойной бифштекс с картошкой, салат, борщ и сто пятьдесят граммов водки. Он вполне мог обойтись сейчас и без нее, но не хотелось обижать официанта. Когда принесли заказ, Виктор Дмитриевич неторопливо выпил и принялся хлебать борщ. Утолив первый голод, он сделал паузу и, достав из кармана мобильник, позвонил Шведу. Объяснил, где находится, и тут же отключился, чтобы не слушать упреков, которые Швед был готов обрушить на его голову. Тот целый день пытался разыскать его, звонил, дергался, но состыковаться им до сих пор так и не удалось. Немудрено, что Швед был, как на иголках.
Примчался он раньше, чем Виктор Дмитриевич успел покончить с бифштексом. Раздраженный, бледный, в хорошем сером костюме и в галстуке с серебристой полоской, он быстро прошел через зал и с шумом уселся за столик.
– Быстро ты! – удивился Виктор Дмитриевич. – Не думал, что от кладбища можно так быстро сюда добраться.
– Я не оттуда, – буркнул Швед. – К твоему сведению, нас всех мягко попросили убраться. Я снял номер в гостинице. Это всего в трех кварталах отсюда.
Виктор Дмитриевич перестал жевать.
– Булавин вас выставил? – изумленно спросил он. – Всех, что ли?
– Практически, – мрачно сказал Швед. – Все, конечно, было культурно, но на грани хамства. Сослались на нездоровье. Но я уверен, со здоровьем у живописца все в порядке.
– А что же тогда?
– Он спрашивает у меня – что! – чуть ли не срываясь в крик, отреагировал Швед. – Он спрашивает! Все из-за твоих художеств...
– Не ори! – негромко перебил его Виктор Дмитриевич, оглядываясь на редких посетителей ресторана. – Хочешь, чтобы на нас обратили внимание?
Швед умерил тон, но губы его дергались, будто через них пропускали электрический ток.
– Они там почуяли, что что-то неладно! – просвистел он шепотом, наклоняясь прямо к самому лицу собеседника. – Ты вообще соображаешь, как накуролесил? А я ведь тебя предупреждал!
– Чем ты недоволен? – спросил Виктор Дмитриевич, хладнокровно цепляя на вилку кусочек хорошо прожаренного картофеля. – Надгробный камень я уничтожил, даже следов не осталось. И еще кое-что сделал...
– Вот я про это кое-что и хочу тебя спросить! – зашипел Швед. – Ты совсем с катушек съехал? Ты что себе позволяешь? Ты знаешь, что сегодня утром кое-кто кинулся в милицию с заявлением насчет нападения на жилище художника?