Уставшее время
Шрифт:
— Стой! — услышал он оклик из темноты. — Кто такой?
Из тени вышли два человека и перегородили ему дорогу.
— Прохожий, — ответил Митя миролюбиво. — Хотел попроситься к огню, а то ночь холодная.
— Прохо-ожий! — присвистнул один из них, помоложе. — Знаем мы таких прохожих. Вынюхиваешь, сука?
Он подошел к Мите вплотную и с вызовом стал смотреть ему в глаза, ожидая провоцирующего сопротивления. Но Митя был невозмутим и не собирался напрашиваться на мордобитие.
— Я просто гуляю, — объяснял он. — Увидел костры, захотел погреться.
— Нечего тут посторонним шататься, — хмуро сказал второй патрульный, степенный мужик лет пятидесяти. — Иди отсюда, парень.
— Не-ет, Михалыч, — запротестовал молодой. — Пусть с ним сначала разберутся.
Он выхватил из кармана нож, щелкнул лезвием и ткнул им в Митю.
— А ну иди вперед. Там решим, кто ты такой. И без глупостей, а то продырявлю. Я человек горячий, меня раздражать нельзя. Понял?
— Еще бы не понять, — ответил Митя, шагая под конвоем к площади перед зданием комбината.
В последнее время он как-то отвык от нормальных человеколюбивых аргументов и направленное на себя оружие приучался воспринимать как универсальное доказательство всего, что нуждается в доказательствах.
Его отвели к ближайшему костру, вокруг которого сидело человек пять. Произошел обмен информацией, потом его тщательно обыскали.
— Э, мужики! А я его знаю. — К Мите подошел один из рабочих, совершенно ему незнакомый.
Внимательно оглядев Митю, он сказал:
— Это ж тебя тогда Мишаня каской по башке двинул.
— Было дело, — согласился Митя, невольно потянув руку к затылку.
— Ну! Здорово ты тогда хряснулся. Мы уж думали, помер невзначай. И чего тебя опять сюда понесло? — Не дождавшись ответа, рабочий повернулся к товарищам: — Свой это. А ты, Кирюха, — он обратился к Митиному конвоиру, — чем на людей кидаться, мозгами лучше шевели.
— Да ладно, чего там, — примирительно заговорил Кирюха, — у него ж на морде не написано. Пошли, Михалыч. А ты, брат, не обижайся, — сказал он Мите. — Нынче жисть такая. Не ты, так тебя.
Митю усадили, хлопнули по плечам и вручили сто грамм, как будто тот памятный удар каской был полноценной инициацией. Благодаря ей эти недоверчивые пролетарии признали его «своим». Удивительное свойство русского человека — сдруживаться через мордобитие.
Беседа за костром, прерванная разбирательством, потекла дальше. О чем может вести разговор русский человек в состоянии бунта? Разумеется, о политике.
— Пора, мужики, подымать Россию на дыбы. А то после царя Петра скукожилась она чего-то совсем.
— На дыбе-то она и так уж висит. Куда еще подымать? Чтоб совсем с…лась, родная?
— Сталина бы сюда! Он бы им устроил антикризисную программу.
— Ага, Сталина сюда, а тебя туда. На лесоповале свою программу отрабатывать будешь, умник хренов. Ты думаешь что — при Сталине меньше сволочи наверху сидело?
— Жиды точно сидели…
— Дерьмократов надо убирать. Они нас под Америку кладут, как шлюху базарную.
— Вот я и говорю — подымать надо Россию.
— Против армии все равно не попрешь.
— У меня сын в армии! Он чего — в родного отца шмалять будет?
— Прикажут — будет за милую душу. И еще орден за это получит.
— Да я тебя… да за такие слова…
— А ну, тихо! Да сядь ты, Колян, не мельтеши. Рубаху на груди тут все рвать красиво умеют. Слушайте лучше.
— Чего? Чего слушать?
— Цыц! — Говоривший поднял указательный палец вверх, напряженно вслушиваясь. — Гул какой-то.
С полминуты все оставались неподвижны.
— Сюда идет.
— Что за хрен?
— На трактор похоже. Только он там не один.
Гул приближался, возрастая и превращаясь в мерное, однотонное лязганье. Рабочие на площади проявляли беспокойство, у костров никто уже не сидел — люди тревожно переговаривались, переходя от группы к группе, и настороженно вглядывались вдаль, откуда шло будоражащее нервы громыхание. Наконец прозвучал придушенный вопль:
— Ё! Танки!
По толпе рабочих пробежало взволнованное:
— Танки! Танки идут!.. Ну все, спасайся кто может…
На проспекте перед площадью показались головные танки колонны. Их широкие гусеницы негромко шелестели по асфальт. Вскоре всем стало ясно, что танки посланы не на расстрел бастующего пролетариата. Они шли мимо, и им не было дела до испуганной толпы рабочих. Над башенками машин возвышались головы танкистов в шлемах — их лица были невозмутимы и торжественны. А на броне корпусов виднелись красные пятиконечные звезды, обведенные ярко светящейся каймой.
— Звезды, мужики! Это ж наши! — возликовал кто-то в толпе.
— Наши! Наши! — эхом прокатились по воздуху удивленно-радостные возгласы.
— На Москву?!
— Ура защитникам родины!!!
Площадь огласилась нестройным «Урра!», вырвавшимся из нескольких десятков глоток.
И никто из толпы не замечал или не хотел замечать того, что видел Митя. По проспекту шла колонна советских танков Т-34 — лучших танков Великой Отечественной, давным-давно снятых с вооружения. Митя не стал оглядываться по сторонам в поисках мальчишки в черной одежде. Он был тут, и Митя знал это.