Уставшее время
Шрифт:
— В склепах, — подсказал Митя.
— Ваша ирония бессильна, и вы это знаете. — Вальдемар Петрович раскурил сигару, распространив вокруг себя ароматно-дымные фантомы. — Я тут, знаете ли, недавно Достоевского перечитывал. «Преступление и наказание». В школе читал — никакого впечатления! А тут! Как пелена с глаз упала. Ведь все, все этот каторжник сказал. Больше ничего и не нужно. Очень жизненная вещь. Рекомендую, если забыли.
— Я помню, — ответил Митя.
— Тем лучше для вас. Это наглядная демонстрация того, что случается с тем, кто замешивается в чужую игру. Как раз наш с вами случай.
— Разве? — озадачился Митя.
— Ну как же! Я вам сейчас процитирую. На память. Это когда Раскольников со Свидригайловым разговаривают. — Он сложил перед лицом руки домиком и устремил взгляд в далекое далеко своей памяти. — Ага, вот: «Нам все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность». Как вам это нравится? Мне — чрезвычайно! Особенно про пауков. Очень реалистично. Пауки по темным углам сидят, паутину плетут… Это ведь я о них говорил, что они — мозг власти. Они, мы то есть, те самые вечные невидимые кукольники, тайные и…
— И ненасытные.
— Конечно, всему есть своя цена. Паучья жизнь дорого обходится — и мухам, и самим паучкам. Пауки жрут друг друга и закусывают случайными мухами. Такими как вы, к примеру.
— Вы забываете о комариках.
— Комариках?
— «Муху-Цокотуху» в детстве не читали? — спросил Митя. — Рекомендую. Наглядная демонстрация того, что обычно случается с пауками.
Вальдемар Петрович рассмеялся:
— А комарики ваши давно уже перешли на спецпаек. У паучков столоваться привыкли, их теперь и за уши не оттянешь, если у комаров есть уши. А на неподдающихся у нас и другие ошейники найдутся. Так что бросьте вы эту чепуху. По-настоящему есть только пауки и мухи. И каждый должен сидеть на своем месте и заниматься своим делом. Жрать пауков могут только пауки, мухе такое лакомство не по желудку. А иначе что получается: муха решает прознать, кто она на самом деле — тварь дрожащая или право имеет, и идет крушить паука топором. Что из этого вышло, всем известно. Да ничего хорошего! Я не о старушке сейчас говорю, старушонка в самом деле пустое место, куда ей до настоящих пауков. Так — паучишко махонький, глазками зыркает по сторонам, муху-дрозофилу кушает по воскресным дням. Я о честном Раскольникове речь веду. Вот ведь где муха зарыта! Переступив черту, отделяющую мух от пауков, он не только не начал права иметь, а и те, что были у него номинально, потерял. Тварь дрожащая есть тварь дрожащая, и ни грамма больше. Так я к чему это все говорю. Вам, уважаемый, негоже лезть в паучьи наши дела. Предоставьте нам самим разбираться друг с другом. Верните документы, добром прошу, вам они ни к чему, а нам пригодятся. Ведь не хотите же вы и впрямь лишиться своего единственного права.
— Права на жизнь? — уточнил Митя.
— А я не угрожаю, заметьте. Я веду дело по-хорошему. Ну так как?
— А так, — вздохнул Митя. — Мне нечего добавить к тому, что я уже говорил вашим людям. Ваших документов у меня нет. Были и сплыли.
— И куда же они сплыли, позвольте узнать?
— В областной бумагоперерабатывающий комбинат. Я говорил это раньше, говорю и сейчас, потому что это правда.
Вальдемар Петрович не подал виду, что разочарован его ответом. Только сложил руки домиком и затарабанил пальцами друг о дружку:
— Как же сия нелепая оплошность могла приключиться?
— Без моего участия. Архив попался на глаза одному любителю макулатуры. Тот сделал на ваше сокровище стойку и, когда я поправлял здоровье в клинике, спер чемодан с бумагами. — Митя со вкусом смаковал подробности душераздирающей истории. — Поверьте, по выходе из больницы, с незалеченной дыркой в голове, я сделал все возможное, чтобы вернуть архив. Но увы. — Митя лицемерно развел руками. — В том, что это правда, могу поклясться на чем хотите, вплоть до Уголовного кодекса Российской Федерации.
— Ну что ж, — сказал Вальдемар Петрович после минуты молчания. — Знаете, я вам верю. Так что надобность в Уголовном кодексе отпадает. — Он резким движением поднялся с кресла. — Не смею больше задерживать.
Митя тоже поднялся, и Вальдемар Петрович проводил его к дверям оранжереи. Там уже стоял лысый мажордом в ожидании указаний от хозяина. Указания не замедлили последовать. Вальдемар Петрович, стоя позади Мити, сделал рукой знак своему цепному псу. Митя на мгновение залюбовался зеркальным видом, уводившим оранжерею вдаль, и с замиранием сердца увидел этот зловещий знак. Вальдемар Петрович сжал руку в кулак и опустил большой палец вниз. Лысый коротко кивнул и открыл перед Митей дверь.
— Да, кстати, Дмитрий Александрович. Чуть не забыл. Привет вам от нашего общего знакомого, Фаддей Фаддеича. Так и сказал, представьте себе, передавай, говорит, привет Мите от меня, а то ведь забыл уж, наверное, старика. Молодежь, она такая — шустрая.
— Отчего же, — сказал Митя, пытаясь совладать с нервной дрожью. — Прекрасно помню. И кстати! Тоже чуть не забыл. Эта ваша вечность с пауками… что-то она мне напомнила… ах, да. — Митя театральным жестом хлопнул себя по лбу. — Тут у нас новоиспеченный Дант объявился. Представьте себе, тоже побывал в преисподней и тоже вернулся обратно. Так вот — именно там он и видел этих ваших пауков.
— Прелесть какая! — отреагировал с милейшей улыбкой Вальдемар Петрович. — Все там будем, что уж там.
Обмен любезностями закончился, и Митя двинулся навстречу своей смерти, имея проводником лысого цербера. На крыльце дома он был сдан с рук на руки, как драгоценная посылка, и оказался во владении того хмурого здоровяка, сидевшего рядом с ним в машине по пути сюда. Здоровяк, крепко держа Митю за локоть, подвел его к машине с намерением усадить в нее. Митя оказал слабую попытку сопротивления:
— Спасибо, я, пожалуй, сам доберусь до города. Не стоит тратить на меня бензин, — и улыбнулся приветливым голливудским оскалом.
— Нам не жалко, — последовал краткий ответ, и Митя был насильно усажен в машину.
Здоровяк разместился рядом. Разумеется, никакая подмога ему не требовалась — в его глазах Митя выглядел хлипким червяком, на пять минут работы, не более того. Ворота раздвинулись, и водитель вывел машину в перелесок. Как только автомобиль вырулил на шоссе и свернул в обратную от города сторону, палач вытащил пистолет с глушителем и ткнул им в Митю:
— Сиди тихо.
Ствол уперся ему в бок чуть повыше кармана куртки, где лежал Камень. Митя вспомнил о нем и мысленно чертыхнулся, соображая, как добраться до Камня. Правая рука была зажата между стволом и спинкой сиденья, и он рискнул попробовать левой. Ничего глупее придумать, конечно, было нельзя. Как только он запустил пальцы в карман, маневр был пресечен:
— На место! Руки по швам! — негромко, но убедительно. Чужая рука бесцеремонно заползла в его карман.
— Это талисман, — забормотал Митя, покрывшись холодным потом. — Пожалуйста, отдайте.