Усыпальница
Шрифт:
— Понимаю, — сказал Рэнд. — Стыд и позор. С точки зрения археологии, конечно.
Они стояли, ощущая неловкость ситуации, потом она печально улыбнулась на прощание и направилась к патрульной машине.
— Я не… — начал было Рэнд. — Я не знаю, как с вами можно связаться.
— Зачем вам со мной связываться? — Она уже открывала дверь машины.
— Не знаю, просто подумал, может, что-нибудь понадобится. В связи с раскопками.
— Раскопки закончены.
Ее темно-карие глаза внимательно смотрели на Рэнда.
50
26 год от P. X.
Иерусалим, Верхний город
Лежа в полутьме спальни, он услышал какое-то движение снаружи. Кто-то разговаривал. Спорил. Не открывая глаз и не поднимаясь с матраса, он прислушался.
Малх. Протестует, возражает. Другой голос, более спокойный, человека постарше. Может быть, этот голос звучит у него в голове? И другой тоже? Последние два дня он уже ни в чем не уверен. Правда, ему казалось, что с тех пор как он возвратился из Кесарии, прошло больше времени, и верный слуга уложил его в кровать, на мягкие подушки, в его собственном доме. Но бред, начавшийся в Лидде, одолевал его, и он не мог вспомнить, как Малх вез его последние тридцать миль пути, остававшихся до Иерусалима. Нанял помощников? Или взял взаймы повозку? Нет, Каиафа вспомнил, что ехал верхом, по крайней мере часть дороги. Но как же Малху удалось доставить его домой невредимого после Шаббата, когда он метался в бреду на убогом постоялом дворе в Лидде? Каиафа не мог этого даже предположить, не то что вспомнить.
Голоса стали громче, они приближались. Внезапно дверь в комнату открылась, и в проем хлынул свет. Этот проклятый свет, причиняющий столько боли. Прикрыв закрытые глаза руками, Каиафа застонал.
— Закрой дверь! — крикнул он в перерыве между стонами. — Уходи! Кто бы ты ни был, уходи!
Он услышал шорох сзади, а затем тишина и спокойствие снова воцарились в комнате и стало темно. Каиафа прислушался. Дверь закрылась, но кто-то остался внутри.
— Пожалуйста, — прошептал он. — Пожалуйста, уходи.
Он услышал звук. Еле слышный шепот. Руки, которыми он закрывал глаза, обмякли, и он медленно опустил их на грудь.
Внезапно он все понял и открыл глаза. Рядом с ним стоял на коленях человек. Он протягивал к нему руки и медленно раскачивался вперед-назад. Молился. Каиафа ни за что не расслышал бы слов молитвы, если бы не знал ее наизусть. Он и сам многократно произносил эту молитву.
— Барух атах Хашем, рофех ха-холим. Благословен будь Ты, источник всякого исцеления.
Снова и снова. Кисти таллиса [35] раскачивались в такт молитве.
— Эль на рефа на лах. Прошу, Боже, исцели.
Каиафа приподнялся на локте.
— Гамалиил! — крикнул он. — Гамалиил, это ты?
Человек поднял голову. Это был Гамалиил.
35
Таллис — молитвенное покрывало у иудеев.
Каиафа распахнул объятия — так больной старик встречал бы любимого внука, лежа в постели. Гамалиил взял его за запястья.
— Ты жив! — только и сказал Каиафа.
Нахлынула волна облегчения. Уронив голову на грудь, Каиафа тихо заплакал.
Когда ему удалось наконец унять слезы, Каиафа собрался с силами и постарался принять вид, достойный первосвященника.
— Прости меня, друг мой. Тяжело мне пришлось. Я ничего не делал — только лежал на кровати и молился. И Хашем услышал мои молитвы, ибо ты здесь! Я так боялся за тебя и за остальных.
Гамалиил положил руку на его плечо.
— Твои молитвы и правда были услышаны.
— Что с остальными? С теми, кто был с тобой?
— С ними все хорошо, — успокоил его Гамалиил.
Каиафа шумно вздохнул и закрыл глаза.
— Значит, префект вас принял?
Он снова поднял веки, чтобы видеть друга.
— Префект тянул время пару дней, — отвечал фарисей. — Но в остальном он исполнил твой план до последней буквы. Штандарты Августовой когорты больше не возвышаются над Святым городом. А ты, друг мой, приобрел дружеское расположение префекта Понтия Пилата.
— Ха! — воскликнул Каиафа, сдержав готовый вырваться горький смех. — Нет, только не дружеское расположение, — поправил он Гамалиила. — Никакой дружбы, в этом мы можем не сомневаться. Терпимость, готовность пойти на сделку — может быть. Будем надеяться, друг мой, будем надеяться!
И тут первосвященник позволил себе расслабиться. Откинувшись на постель, Каиафа разразился нервным смехом, приступы которого одолевали его, становясь все слабее, пока первосвященника не сморил крепкий сон.
51
«Рамат-Рахелъ»
Трейси встала под душ, и на лицо упала сплошная завеса из волос и водяных струй. Вода была горячая, может быть, даже слишком горячая, но ей это нравилось. Трейси любила горячий душ и, принимая его, обычно размышляла. Хотя напор воды был не такой сильный, как хотелось бы, но после богатого событиями дня душ все равно был очень кстати.
Трейси с трудом могла осознать, что уехала из Тель-Мареша всего лишь сегодня утром. С тех пор произошло так много событий… но на самом деле все осталось по-прежнему. Она постаралась провести весь день рядом с отцом — в гробнице, с одним перерывом на ланч. Но что толку. Да, они сказали друг другу немало слов. Только вот сделать всю работу в гробнице пришлось очень быстро, а потом еще успеть отдать кости этим странным людям в черном, так что все разговоры были об этом.
О чем он думает? Изменил ли хоть что-нибудь ее приезд? День прошел неплохо, но она до сих пор не уверена, что отец рад ее видеть. Он говорил только о работе, которую надо сделать, а то обстоятельство, что она рядом, не вызывало у него ни малейшего интереса.