Усыпальница

Хостетлер Боб

— Игаль, друг мой, — просил Рэнд, — ты должен мне помочь, пожалуйста.

Он стоял у раковины на крошечной кухне в квартире в Меа-Шеариме, держа сэндвич с кетчупом в одной руке, а другой прижимая к уху мобильный телефон.

— Сделаю все, что смогу, — ответил Хавнер. — Ты меня знаешь.

— Мне никто не перезванивает. Никого нисколько не интересует свиток Никодима.

— Никого?

— По крайней мере, тех, кого это должно интересовать, — вздохнул Рэнд.

— Тех, кого это должно интересовать, — словно эхо, откликнулся Хавнер.

—

Да, мне пришлось буквально отбиваться от тех, кто хотел заполучить все права на эту историю. Но это не те, кому следовало бы интересоваться находкой больше других.

— Не понимаю. О ком ты? — спросил Хавнер.

Рэнд почти застонал.

— Например, Ватикан. Один парень с длинной и непроизносимой итальянской фамилией звонит мне почти ежедневно и не желает слышать отказ.

— Тебя удивляет, что Ватикан заинтересовался твоей находкой?

— Нет, не удивляет. Не удивляет, что какая-то радиовещательная корпорация «Агапэ» тоже не оставляет меня в покое. Мне звонили из дюжины христианских журналов и всевозможных организаций, и это меня не удивляет. Суть в другом.

— В чем же?

— В том, что теперь, когда подлинность открытия официально подтверждена, все факты задокументированы, похоже, никого не интересует его значение.

— Ведь ты сказал, что десятки людей интересовались…

— И только, Игаль, — перебил его Рэнд, положив остатки сэндвича на стол и перекладывая телефон в другую руку. — Свитком, тем, что в нем написано, интересуются люди, которым это нужно в последнюю очередь. Ватикан и «Агапэ» интересуются им, но ведь он доказывает только то, во что они и так верят.

— Винить их в этом не приходится.

— Конечно нет, я и не виню!

«Интересно, слушал его Хавнер до сих пор?» — подумал Рэнд.

— Я не понимаю, почему никто другой не интересуется этим! Ради бога, Игаль, ты же знаешь, что там написано! Неужели ты думаешь, что это не может заинтересовать кого-то еще, кроме тех, кто и так верит в воскресение? Это же самое достоверное из всех найденных свидетельств, что все, рассказанное в Библии, — правда. Неужели никто не хочет объявить об этом, закричать во весь голос? О том, что Иисус действительно воскрес из мертвых? И что богобоязненный первосвященник Израиля признал это?

На другом конце линии воцарилась тишина.

— Ты меня слышишь? — спросил Рэнд.

— Да, слышу, — ответил Хавнер. — Думаю, ты сам ответил на свой вопрос.

— Как? Когда?

— Когда сказал, что твое открытие подтверждает — и убедительно подтверждает — то, о чем Библия говорит уже две тысячи лет.

— Ну да. И что?

— Рэнд, друг мой, — начал Хавнер таким тоном, каким учитель журит своего лучшего ученика из самых лучших побуждений, — подумай, ты же знаешь мир, в котором мы живем, все эти средства массовой информации да и научные круги. Ты когда-нибудь сталкивался с вещами, которые оправдывали твои ожидания?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Рэнд, опускаясь на стул.

— Подумай хотя бы о нашей работе, об археологии. Никто еще не сделал себе имени в науке, просто подтвердив то, во что другие и так верят.

— Ты не понимаешь, Игаль. Меня не интересует простое подтверждение того, во что люди и так верят. Именно поэтому я сказал «нет» Ватикану, «Агапэ» и всем остальным. Я хочу донести это до тех, кто еще не верит. До людей, которым сама мысль о возможности верить в Бога, может быть, не приходила в голову. Которые считают рассказы об Иисусе, его распятии и воскресении выдумкой, сказками, как это было со мной. Люди, которые в последнюю очередь прислушаются к мнению Ватикана или «Агапэ», если именно они расскажут об этом. Но прислушаются, если об этом скажет Мануэль Гарсия из «Таймс» или Вэнди Барр из «Вашингтон пост». Вот чего я пытаюсь добиться.

После его тирады в трубке снова стало тихо.

— Тогда я могу только пожелать тебе удачи, — сказал Хавнер.

— Ты желаешь мне удачи?

— Да, именно так.

— Но не можешь помочь?

— Думаю, да.

— Почему?

— Потому что, мне кажется, ты не прав.

— Не прав?!

Рэнд не мог поверить, что услышал такое от своего старого друга.

— Думаешь, я не прав, что хочу рассказать людям о том, как важно это открытие?

— Нет, я думаю, ты не прав, считая, что людям нужна всего лишь информация.

104

Иерусалим, Старый город

Трейси взлетела по лестнице, прочь из армянской таверны, и выбежала на улицу. Она не знала, куда идет, ей просто нужно побыть в одиночестве. Слезы сейчас польются градом, а Трейси не хотела, чтобы кто-нибудь это видел.

Она свернула к Яффским воротам, но там было слишком людно. Куда бы она ни пошла, по узким улочкам Старого города или через ворота, в противоположную сторону, ей все равно никуда не деться от толпы. Тогда Трейси вернулась к армянской таверне и решила найти какое-нибудь место подальше от ресторана, чтобы побыть одной. И увидела Карлоса, бегом поднимающегося по лестнице. Трейси резко крутанулась на месте и побежала на улицу Царя Давида, в самую толчею: магазины привлекали туда множество людей.

Она услышала за спиной голос Карлоса, он звал ее. Пошла быстрее, проталкиваясь сквозь толпу торговцев, и уже почти бежала по узкой мостовой. Карлос продолжал окликать ее, догоняя. Наконец догнал, и она почувствовала его руку на плече. Трейси уткнулась ему в грудь и разрыдалась. Карлос обнял ее, и они так и стояли посреди запруженного народом переулка.

— Что не так? — ласково спросил он. — Что я такого сделал? Почему ты плачешь?

Трейси сотрясали рыдания, но наконец она затихла, только шмыгала носом и судорожно переводила дух. Карлос по-прежнему обнимал ее, ничего не говоря.

— Может, отойдем куда-нибудь? — наконец решился он спросить.

Трейси кивнула, вытирая слезы.

Он отвел ее назад к ресторану, и они сели на каменные ступени у входа. Трейси не поднимала глаз.

— Что не так? — спросил Карлос. — Пожалуйста, скажи мне, что я такого сделал, что ты так плачешь?

Трейси не знала, что и сказать. Как она может признаться, что ждала от него предложения и так расстроилась, когда он заговорил совсем о другом? Она покачала головой и снова заплакала, на этот раз тихо.