Утаенные страницы советской истории. Том 1
Шрифт:
— Между тем сегодня можно прочитать, что Андропов был противником социализма и намеревался перевести страну на капиталистические рельсы.
ШАРАПОВ: Слова «гласность» и «перестройка» впервые употребил Юрий Владимирович! Гласность — чтобы люди больше верили в социализм, высказывали свои мнения, шире обсуждалось происходящее, чтобы демократия была. Перестройка — а не уничтожение социализма — чтобы он лучше стал…
БОБКОВ: По его мнению, страна должна была развиваться в русле марксистско-ленинской теории, следовать тому пути, который прокладывался через Октябрьскую революцию. Он был убежденный коммунист, убежденный ленинец. Хотя и критически относился к тому, как шла история нашего государства, к практике строительства социализма в СССР… Не в смысле отметания, а потому, что думал как это лучше можно бы сделать. Нередко от него можно было слышать такую фразу: «Вы мне говорили, что мы не то делаем. А есть ли еще какой-то опыт строительства социализма? Если нет опыта — обязательно будем шишки набивать. Мы же первые пошли по этой дороге».
У нас все лидеры, начиная с Хрущева, обещали возвратить страну к Ленину, но никто ничего реального не делал. Андропов обратился к роли закона стоимости при социализме. Вспомним, первый лозунг партии после Октябрьской революции: «Учитесь торговать». Это же и есть рыночная экономика…
ШАРАПОВ: Еще в КГБ Андропов много внимания уделял экономическим, социальным проблемам — и по долгу службы, и как кандидат, а потом и член Политбюро. Он был очень ответственный человек, и эти вопросы всегда его волновали. Став Генеральным секретарем, он сразу же начал выдвигать идеи о том, как улучшить жизнь, поднять производство, как сделать людей более заинтересованными в результатах своего труда.
Постепенно он выстраивал целую систему подходов к решению многих острейших задач, стоявших перед страной. Главным его выводом было — нужно ускоренно осуществить совершенствование всей политической и экономической системы, присущей тому конкретному периоду социализма.
— Однако его правление началось с облав по магазинам и пивным…
ШАРАПОВ: Кстати, первым обращением Андропова к народу было: «Давайте всем миром решать назревшие задачи, давайте работать так, как нужно, давайте наведем порядок и дисциплину». Он предупреждал, что нельзя выхолащивать, переводить идею сознательной дисциплины на мелочи — кто на сколько задержался, где кто перекурил. Но на местах, как у нас бывает, перестарались.
БОБКОВ: О том, что в Москве проводятся такие рейды, я узнал только тогда, когда о них стали говорить — по линии Комитета указаний об этом не давалось. Они были организованы по линии МГК, чтобы показать, что мы боремся с нарушениями… Это совсем не инициатива Андропова.
ШАРАПОВ: Андропов не раз ставил вопрос о том, что у нас есть хорошие лозунги, идеи — а как мы их воплощаем? «Каждому по труду» — где это? Он хотел, чтобы не уравниловка была, а действительно — принцип оплаты по труду. Он просил нас разобраться, почему провалился Щекинский эксперимент. Ведь попробовали больше платить тем людям, которые лучше работают — почему это не пошло?
Так вот, самым главным противником эксперимента оказалась подчиненная уравнительно-распределительным идеям практика, сложившаяся в министерствах, в Госплане. Рутина: как было, так пусть и будет…
БОБКОВ: На заводе им. Лихачева было порядка 25 тысяч рабочих, а надо — всего 7 или 8. За что же получали зарплату почти 20 тысяч? И никто не думал, как и чем их занять. Лучше было платить, а то вдруг скажут: «Ага, безработица появилась!» Что безработные сидели на заводе, никого не беспокоило.
Почему мы говорим: «застойное время»? Догма привела к застою в идеологии и, естественно, в экономике. Из-за того мы многое потеряли…
ШАРАПОВ: Андропов стремился вернуть содержание лозунгу «Каждому — но труду». И если бы это удалось в масштабах страны, то, без сомнения, были бы другие настроения у людей, другие результаты труда…
— Юрий Владимирович понял, что систему надо в корне менять. Почему он сразу не приступил к решительным действиям?
ШАРАПОВ: Ему пришлось проводить свои планы в тех условиях, когда он получил тот ЦК, который был, и тех членов Политбюро, и то правительство… Надо было подготовить условия, чтобы повернуть ЦК, партию, Советы в другое русло. Он не мог вначале рассчитывать, что если придется всерьез заниматься кадровыми вопросами, то он получит полную поддержку. Ему трудно приходилось… Однако он никогда не думал, что надо ломать, приказывать, а всегда исходил из того, что нужно людей убеждать, привлекать единомышленников — и он стремился к этому. Андропов понимал, что решения на Политбюро должны приниматься коллективно.
— Случалось ли, что его предложения не проходили? Как он тогда поступал?
ШАРАПОВ: Это бывало не раз, и в таких случаях он говорил: мне кажется, вопрос не доработан до конца, давайте все обдумаем, вернемся потом или поручим комиссии… Он умел убеждать, но если чувствовал, что не смог убедить, предлагал еще подумать, поговорить, подобрать аргументы.
БОБКОВ: Если же встречал возражения, но принимал решение в противовес, то немало было случаев, когда проходило время, и он признавал: «Я был не прав».
— Кого можно назвать близкими к нему людьми!
БОБКОВ: Если говорить по КГБ, то не могу сказать, что у Юрия Владимировича были какие-то люди ближе, чем все остальные. Ну, Чебриков, Крючков, еще несколько человек. В принципе, он равно относился ко всем… Вхожесть к нему можно было обеспечить совершенно просто — звонком, деловым вопросом.
ШАРАПОВ: Принимая решения, готовя документы, Андропов старался выслушать мнения очень многих людей. Он не считал, что пост определяет знания. Если есть знания, понимание темы, вопроса — он был готов с любым встретиться…
БОБКОВ: При разработке острых оперативных мероприятий он беседовал не только с тем, кто пишет «утверждаю», но и с тем, кто писал первую букву…
ШАРАПОВ: Он эту привычку сохранил и в ЦК…
— Там, кстати, он работал с Михаилом Сергеевичем, которого упорно называют протеже Андропова, чуть ли не его «престолонаследником».
ШАРАПОВ: Андропов видел Горбачева как одного из перспективных, молодых, активных руководителей. Но сказать, что в нем он видел преемника…
— Когда Горбачев навещал уже смертельно больного Генсека в госпитале…
ШАРАПОВ: Если вы имеете ввиду высказывания Горбачева и Вольского относительно поручения Михаилу Сергеевичу вести заседания Политбюро, то я об этом узнал только из их публикаций…
— Юрий Владимирович видел, что партаппарат загнивает изнутри?
БОБКОВ: Он был очень озабочен ролью партии в государстве — и не только когда стал Генсеком. На эту тему было много разговоров, обмена мнениями с ним еще в КГБ. Его беспокоило, чтопартия превращается в хозяйственный орган, подменяя Советскую власть. Но ведь еще Ленин предупреждал, что самая страшная беда будет, если партия превратится в государственный аппарат… Андропову было больно, что терял свое политическое лицо партийный секретарь.