«Утц» и другие истории из мира искусств
Шрифт:
– Мы ей не верим.
На следующее утро после завтрака я попросил портье позвонить в Национальный музей и выяснить, служит ли там еще д-р Вацлав Орлик. Оказалось, что, хотя формально д-р Орлик вышел на пенсию, в первой половине дня он по-прежнему трудится в палеонтологическом отделе.
По дороге в музей я, подстраховавшись, заказал столик на двоих в ресторане «Пструх».
Музейный охранник провел меня по длинным путаным коридорам в хранилище, заваленное пыльными костями и окаменелостями. Орлик, поседевший и похожий теперь на мудреца-брахмана, счищал налет с большой берцовой
Я спросил, помнит ли он меня.
– Неужели? – насупился он. – Нет, не может быть.
– Может.
Он отложил мамонтовую кость и оглядел меня с ног до головы подслеповатым подозрительным взглядом.
– Да, – сказал он. – Теперь вижу. Это действительно вы.
– А кто же еще?
– Почему вы не отвечали на мои письма?
Я сказал, что, вернувшись тогда из Праги, женился и пять раз переезжал с квартиры на квартиру.
– Не верю, – категорически отрезал он.
– Вы не согласитесь пообедать со мной? – предложил я. – Можно было бы зайти в «Пструх».
– Ну что ж, – настороженно кивнул он. – А деньги у вас с собой есть?
– Есть.
– Тогда можно.
Орлик провел расческой по волосам и бороде, лихо нахлобучил берет набекрень и объявил, что готов. Уходя, он прицепил на дверь записку, что приглашен на обед «выдающимся иностранным ученым».
Мы вышли на улицу. Я заметил, что он прихрамывает.
– Между нами говоря, я не считаю вас выдающимся, – объявил он, хромая по подземному переходу. – Я вообще не считаю вас ученым. Это я для них так написал.
В ресторане почти ничего не изменилось. Форель все так же плавала туда-сюда в своем огромном аквариуме. Метрдотель – не ужели тот же самый? – отрастил живот, похожий на воздушный шар. А малосимпатичное лицо товарища Новотного заменили столь же малосимпатичным лицом товарища Гусака.
Я заказал бутылку белого моравского вина и предложил помянуть Утца. Слезы поползли по морщинистым щекам Орлика и скрылись в чаще его бороды. Обед с плачущим палеонтологом – такого опыта у меня еще не было.
– Как мухи? – поинтересовался я.
– Я вернулся к мамонтам.
– Я имею в виду вашу коллекцию мух.
– Я ее выбросил.
На этот раз с форелью проблем не было.
– Au bleu, n’est – ce pas? – попытался спародировать я диковинный французский прононс Утца.
– Бло! – оглушительно расхохотался Орлик.
Я перегнулся через стол и спросил, понизив голос:
– Скажите, что случилось с коллекцией фарфора?
Орлик закрыл глаза и покачал головой.
– Он ее выбросил.
– Выбросил?
– Разбил и выбросил.
– Разбил? – ахнул я.
– Они вместе. Иногда он разбивал, она выбрасывала.
– Кто она?
– Баронесса.
– Какая баронесса?
– Его баронесса.
– Я не знал, что он был женат.
– Был.
– На ком?
– Ишь ты какой! – фыркнул Орлик. – Угадайте.
– Как я могу угадать?
– Вы ее видели.
– Никого я не видел.
– Видели.
– Не видел.
– Нет, видели.
– Кто она?
– Его домработница.
– Не может быть. Нет, я не верю… Марта?
– Именно.
– И вы говорите, что она уничтожила коллекцию?
– И говорю, и не говорю.
– Где она сейчас?
– Ее нет.
– Умерла?
– Может
– Эмигрировала?
– Нет.
– Так где же она?
– Уехала из Праги.
– Куда?
– В Костелец.
– Где это?
– S"ud-B"ohmen [61] .
– Значит, она вернулась в Южную Богемию?
61
Южная Богемия (нем.).
– Может, да, может, нет.
– Скажите…
– Здесь, – прошептал он, – я вам ничего не скажу.
И затем до конца обеда Орлик развлекал меня историями про охотников на мамонтов, бродивших по моравской тундре в Ледниковый период.
Я оплатил счет. Потом мы взяли такси и поехали во Вртбовский сад. Там мы посидели на одной из террас возле каменной урны, увитой виноградом.
Утц официально зарегистрировался с Мартой в одну из суббот летом 1952 года, через шесть недель после возвращения из Виши. Время было тревожное. Готвальд устроил печально знаменитую охоту на ведьм, кульминацией которой стал суд над Сланским [62] . У рядовых граждан почти не было шансов не попасть в ту или иную категорию врагов народа: буржуазные националисты, предатели дела партии, космополиты, сионисты, спекулянты… За принадлежность к любой из этих «группировок» полагалась тюрьма, а то и что похуже.
62
Процесс об антигосударственном заговоре вокруг Рудольфа Сланского – показательный суд над группой видных деятелей Чехословацкой коммунистической партии, пытавшихся выстроить дружественные отношения с лидером Югославии Иосипом Брод Тито. Генеральный секретарь ЦК Рудольф Сланский, 13 высокопоставленных партийцев, 11 из которых были евреями, обвинялись в «троцкистско-сионистско-титовском» заговоре. Трое были осуждены на пожизненное заключение, остальные расстреляны 3 декабря 1952 года.
На евреев, выживших в лагерях уничтожения, навешивали ярлык «пособник фашизма».
Опасности подстерегали на каждом шагу, и Утц это понимал.
Однажды утром ему принесли официальное уведомление о том, что в течение двух недель он обязан освободить свою квартиру – по новым правилам он как холостяк подлежал «уплотнению» и из двухкомнатной квартиры должен был переехать в однокомнатную.
Ну вот! Его выставляют на улицу или в лучшем случае загоняют на какой-нибудь вонючий чердак, где ни о какой коллекции и речи быть не может. Решением проблемы был брак.
Во время церемонии Марта очень стеснялась. Красные флаги в здании ратуши окончательно испортили ей настроение. «На кровь похоже», – поежилась она, когда они вышли на солнечный свет.
В следующий понедельник молодожены, держась за руки, уже стояли в унылой очереди к чиновнику по «жилищным вопросам». Предъявив брачное свидетельство, они разыграли перед ним слюнявое шоу неземной любви. Ордер на выселение был аннулирован.
Марта отказалась от своей комнаты и перевезла вещи в дом № 5.