Утешение странников
Шрифт:
Мужчина тоже засмеялся и протянул руку.
— Вы туристы? — спросил он по-английски, как будто даже немного смущаясь тем, насколько отточенное у него произношение, а потом расплылся в улыбке и сам ответил на свой вопрос: — Ну да, конечно, а кто же вы еще.
Мэри остановилась прямо перед ним и сказала:
— Мы просто ищем место, где можно перекусить.
Колин тем временем пытался протиснуться мимо мужчины.
— Мы не обязаны давать объяснения, — быстро сказал он Мэри.
Он еще не успел договорить эту фразу до конца, как мужчина сердечнейшим образом взял его за руку и тут же протянул другую, чтобы подхватить Мэри
— Да ведь ночь на дворе, — сказал мужчина. — В той стороне вы ничего не найдете, но, если мы пойдем в эту сторону, я покажу вам одно местечко, совершенно замечательное местечко.
Он осклабился и кивнул в том направлении, откуда они пришли.
Ростом он был ниже Колина, но руки — необычайно длинные и мускулистые. Ладони тоже были большие, покрытые по тыльной стороне спутанными волосами. На нем была облегающая, по фигуре, черная рубашка из какого-то искусственного полупрозрачного материала, расстегнутая чуть не до пояса аккуратным латинским V. На шее цепочка с золотым кулоном в виде бритвенного лезвия, который — немного наискось — покоился на подложке из густой курчавой шерсти. Через плечо у него висел фотоаппарат. По узкой улочке пополз приторный запах лосьона.
— Послушайте, — сказал Колин, пытаясь убрать с локтя чужую руку так, чтобы это не выглядело откровенной грубостью, — мы знаем, что там есть где перекусить.
Хватка была не сильная, но настойчивая: два пальца, большой и средний, кольцом вокруг запястья Колина.
Мужчина набрал полную грудь воздуха и, казалось, стал выше сразу на пару дюймов.
— Все закрыто, — звучно возгласил он. — Даже киоск с хот-догами.
Он посмотрел на Мэри и подмигнул ей:
— Меня зовут Роберт.
Мэри стряхнула его руку; Роберт начал подталкивать их в нужную сторону.
— Прошу вас, — настаивал он, — вам наверняка там понравится.
Колин сказал:
— Знаете что, уберите-ка руки и от меня тоже.
Но Роберт извиняющимся тоном пытался объясниться с Мэри:
— Я просто хочу помочь. Я могу показать вам очень хорошее заведение.
Они снова тронулись с места.
— Нас не нужно силой тащить к хорошей еде, — сказала Мэри, и Роберт кивнул.
И дотронулся до лба:
— Я… я…
— Погодите минуту, — перебил его Колин.
— …всегда рад возможности поупражняться в английском. Может быть, иногда чересчур. Когда-то я говорил по-английски совершенно свободно. Сюда, прошу вас.
Мэри уже сделала несколько шагов. Роберт и Колин пошли следом.
— Мэри, — окликнул ее Колин.
— Английский, — сказал Роберт, — такой красивый язык, полный недоразумений.
Мэри улыбнулась через плечо. Они опять вышли к большому особняку на развилке двух улиц. Колин остановился и рывком высвободил руку.
— Прошу прошения, — сказал Роберт.
Мэри тоже остановилась и снова принялась изучать листовки. Роберт проследил за ее взглядом: она смотрела на грубо намалеванный красной краской по трафарету кулак, заключенный в эмблему, которой орнитологи обозначают самку птицы. Тон у него снова сделался извиняющимся, складывалось такое впечатление, что он готов принять на себя ответственность за каждое слово, которое они прочтут на этой стене.
— Бывают такие женщины, которые не могут найти себе мужчину. Они хотят разрушить все, что есть хорошего между мужчиной и женщиной. — И добавил как нечто само собой разумеющееся: —
Мэри посмотрела на него как на картинку в телевизоре.
— Ну вот, — сказал Колин, — позвольте представить вам местную оппозицию.
Она улыбнулась обоим — ласково.
— Давайте наконец пойдем и разыщем эту вашу хорошую еду, — сказала она, перебив на полуслове Роберта, который уже ткнул пальцем в другую какую-то листовку и начал было что-то объяснять.
Они свернули на левую улицу и шли десять минут; все это время громогласные попытки Роберта завязать разговор наталкивались на молчание, замкнутое со стороны Мэри — она снова скрестила руки на груди, — а со стороны Колина слегка враждебное — он старался держаться от Роберта подальше. Они нырнули в переулок и по стоптанным ступенькам спустились на крошечную площадь, едва ли тридцати футов в ширину, на которую выходило с полдюжины еще более узких проулков.
— Я живу вон там, — сказал Роберт, — неподалеку отсюда. Но вас к себе сейчас пригласить не могу. Слишком поздно. Жена уже спит.
Они еще несколько раз сворачивали направо и налево, проходя между покосившимися пятиэтажными домами и закрытыми лавками зеленщиков, возле которых стояли составленные в штабель ящики с овощами и фруктами. Из темноты возник лавочник в переднике, с тележкой, уставленной картонными коробками, и окликнул Роберта, тот в ответ рассмеялся, покачал головой и поднял руку. Когда они дошли до ярко освещенного дверного проема, Роберт откинул в сторону пожелтевшие пластиковые полоски висячей ширмы и пропустил Мэри вперед. Пока они спускались по довольно крутой лесенке в тесный и переполненный людьми бар, его рука лежала на плече Колина.
На высоких табуретах возле стойки сидела плотная группа молодых людей, одетых также, как Роберт; еще несколько, в одинаковых позах — весь вес перенесен на одну ногу, — собрались вокруг громоздкого, сплошь изысканно выгнутые линии и хромированные завитушки, музыкального автомата. Откуда-то из глубин машины сочился густой и насыщенный синий свет, придавая лицам этой второй группы нездоровый оттенок. Казалось, что все одновременно либо курят, либо гасят окурки быстрым, решительным движением, либо вытягивают шею вперед и надувают губы, чтобы прикурить сигарету от протянутой зажигалки. Поскольку одежда на всех была обтягивающая, каждый держал сигарету в одной руке, а зажигалку и пачку в другой. Песня, которую все внимательно слушали — поскольку никто ни с кем не говорил, — была громкой и душераздирающе сентиментальной, в полной оркестровке, и в голосе у солиста регулярно появлялась надрывная нота, стоило ему перейти к довольно часто повторявшемуся припеву с сардоническим «ха-ха-ха»; в этом месте сразу несколько молодых людей поднимали сигареты вверх и, стараясь не смотреть друг на друга, подпевали, хмуря лбы, каждый на своей надрывной ноте.
— Слава богу, что я не мужчина, — сказала Мэри и попыталась взять Колина за руку.
Роберт проводил их до столика и пошел к стойке. Колин сунул руки в карманы, качнулся на стуле и принялся разглядывать музыкальный автомат.
— Да брось ты, — сказала Мэри, легонько толкнув его в плечо. — Я пошутила.
Глава третья
Песня закончилась триумфальным симфоническим финалом и тут же началась снова. За стойкой упал и разлетелся вдребезги стакан; по залу тут же пробежала короткая рябь аплодисментов.