Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
— Ты ведь шутишь? — она забеспокоилась.
— Da! — утешаю я ее, в наполеоновской манере заложив руку за пазуху. — С высоты этого безобразия сорок веков зодчества еще не презирают меня!
— Когда ты туда возвращаешься?
— В понедельник…
— Да ты что!?
— Да-да.
— Почему так скоро?
— Потому что… хочешь, последнюю новость? Держись крепче: дело в том, что там исчезают подъемные краны… По ночам улетают, словно перелетные птицы.
— Не может быть…
— Ты права… Чтобы расправить могучие крылья, времени им требуется побольше… Тем более, что они
— Врешь…
— Вовсе нет.
— И что же ты будешь делать?
— Что буду делать? Хороший вопрос… Для начала, заплачу очередной службе безопасности, чтобы она контролировала нашу службу безопасности, потом, когда подкупят и эту…
— Что?
— Не знаю… Пойду за казаками!
— Какой кошмар…
— Вот-вот!
— И как же ты управляешь всем этим бардаком?
— Да никак. Это не поддается управлению. Рассказать тебе, чем я там занимаюсь?
— Пьешь?
— Не только. Еще перечитываю «Войну и мир». Снова, как тридцать лет назад, влюблен в Наташу… Вот чем я занимаюсь.
— Да, невесело… И тебе не присылают сногсшибательных красавиц, чтобы ты мог хоть чуточку расслабиться?
— Пока нет…
— Врешь…
— Сама-то как? Что новенького?
— Да я… — вздыхает она, берясь за рюмку, — я выбирала профессию, мечтая спасать планету, а занимаюсь тем, что всякое дерьмо прикрываю генетически модифицированным газоном. В остальном, все в порядке.
Она смеется.
— А дело с плотиной? — поинтересовался я.
— Закончила. Они остались с носом.
— Ну вот видишь…
— Пфф…
— Что «пфф»? Это же хорошо. Enjoy!
— Шарль.
— Ммм…
— Знаешь, нам надо объединиться…
— Зачем?
— Чтобы создать идеальный город…
— Мы и так живем с тобой в идеальном городе, красавица моя…
— Ну, не знаю, наш все-таки не идеален… — и с важным видом добавляет, — по-моему, у нас не хватает магазинов «Чемпион», ты не согласен?
Тут же, как по команде, чемпионов директор включается в наш разговор:
— Что, простите?
— Ничего, ничего… Мы говорили о твоей последней рекламе черной икры…
— О чем?
Клер улыбается ему. Он пожимает плечами и возвращается к любимой теме: на что уходят наши налоги?
Ох… Как же я устал… Устал, устал, устал, передаю сырную тарелку, не притронувшись, чтобы выиграть немного времени.
Смотрю на своего отца, всегда такого тактичного, любезного, элегантного… Смотрю на Лоранс и Эдит, которые обсуждают психопатов-учителей и растяп-домработниц, или наоборот, смотрю на убранство столовой, которое не менялось последние полвека, смотрю на…
— Когда будем дарить подарки?
Детвора скатывается вниз по лестнице. Слава Богу. Значит, недалек тот час, когда я, наконец, лягу спать.
— Поменяйте тарелки и идите за мной на кухню, — командует бабушка.
Сестры встали и пошли за подарками. Матильда подмигивает мне, указывая взглядом на сумку с подарочной сумкой внутри, а наш Оттост-Рокфеллер-Фошон, вытирая рот, закрывает дебаты:
— Как бы там ни было, мы катимся в пропасть!
Вот так. Подвел итог. Обычно он это делает после кофе, но тут, очевидно, проблемы с простатой — решил не дожидаться. Ну и ладно… Заткнись, наконец.
Извините, уже говорил, устал.
Франсуаза возвращается с фотоаппаратом, выключает свет, Лоранс незаметно поправляет прическу, дети чиркают спичками.
— В коридоре забыли погасить! — кричит кто-то. Я самоотверженно отправляюсь в прихожую.
Но пока ищу выключатель, на глаза мне попадается конверт, лежащий сверху в стопке моей корреспонденции.
Длинный белый конверт, черными чернилами написан адрес, почерк узнаю с первого взгляда. Почтовый штемпель ничего не говорит. Название города, индекс — нет, адрес мне незнаком, даже не представляю, где это, зато почерк, почерк…
— Шарль! Ну в чем дело? Что ты там застрял? — доносится из столовой, и огоньки уже зажженных на торте свечей дрожат, отражаясь в окнах.
Я выключаю свет и возвращаюсь к ним. На самом деле меня здесь больше нет.
Я не вижу лица Лоранс в мерцании свечей именинного торта. Я не подпеваю «С днем рожденья тебя». Даже не пытаюсь аплодировать. Я… Я чувствую себя, как тот шизик, куснувший свою «мадленку», только — наоборот. Сжимаюсь в комок. Не хочу ничего вспоминать. Чувствую, как прошлое, о котором и думать забыл, разверзается у меня под ногами, что за краем ковра — пропасть, замираю на месте, инстинктивно оглядываюсь в поисках опоры — дверной косяк, спинка стула, что-нибудь. Да, я прекрасно знаю этот почерк, и это значит, что-то случилось. Я не могу, не хочу это признать, но… мне страшно. Сам не знаю, чего боюсь. В голове гудит так, что внешние шумы туда просто не долетают. Я не слышу криков, не слышу, что меня просят снова зажечь свет.
— Шар-лё!
Извините.
Лоранс разворачивает свои подарки. Клер протягивает мне лопаточку для торта:
— Эй! Ты чего там, стоя есть собрался?
Я сажусь, кладу кусок торта себе на тарелку, втыкаю в него нож и… снова встаю.
Письмо не дает мне покоя, и я осторожно вскрываю конверт ключом. Лист сложен втрое. Раскрываю первую складку, слышу, как бьется сердце, потом вторую — сердце останавливается.
Два слова.
И только. Даже подписи нет.
Всего два слова.
Вжик! и готово.
И нож гильотины можно поднимать.
Поднимаю голову, вижу свое отражение в зеркале над консолью. Очень мне хочется хорошенько встряхнуть этого типа, высказать ему, что я об этом думаю: И что ты нам тут пудрил мозги своими «мадленками» и прочей херней, а? Ведь ты же знал…
Прекрасно знал, разве не так?
Ответить ему нечего.
Мы смотрим друг на друга, поскольку я не реагирую, в конце концов, он что-то мне бормочет. Я ничего не слышу, но вижу, как дрожат его губы. Что-то вроде: «Эй, ты, останься. Останься с ней. Мне надо уйти. Я обязан, понимаешь, но ты, ты останься. Я справлюсь там за тебя».