Утиная охота
Шрифт:
Леха улыбнулся, видно, что мой ответ пришелся ему по душе.Он даже на открытии охоты, в августе в основном старался сбить селезня в первую очередь.
– Так вот, – он продолжил: —Когда стая уток слетела, проследил за ними, так они упали на реку в районе старого моста. Ты иди, стронь их, открыто подходи к реке. А вот, когда улетят в том месте и маскируйся, в кустарнике. А, я их буду ждать на подлете возле Млинов, – закончил разговор брат.
Наконец-то, охота – моя стихия, моя больничка, что лечит нервы без лекарств. Пешком пересек Кобылье. Вдоль реки в этом месте, где жировали утки, по берегу рос высокий кустарник: ольха, верба, трава была выбита в чистую, когда пастухи еще в августе гнали мимо реки телят в кошару, что построена возле затона Хатун. Небольшой морозец бодрил, подсушил и покрыл мелкие озерца тонким льдом; засинил травы серебристым инеем. От красот вокруг хотелось петь песни.На душе стало легко и спокойно. И только недалекое кря-кря и шипение селезней, гонявшихся за утками, да где-то, еще в темном небе слышен утиный свист крыльев: «вить-вить-вить» вернули меня к охоте. Патроны…. троечку в стволы и прячась за высокий куст, росший на самом берегу реки подошел к утиному царству вплотную. С моей стороны берег обрывистый, крутой, высокий, а к лесу песчаная отмель, мелко,
Вдали замаячила фигура высокого мужчины.Точно, Ленька идет. За спиной ружье, на фоне зеленого бушлате с эмблемой «Белоруснефть, патронташ с блестящими латунными гильзами на поясе, там же висит нож, длинные рыбацкие сапоги, на голове черная вязаная шапка. В обеих руках он нес дичь. Выглядел просто молодцом, физически развит и крепок был мой брат, царство ему небесное. Почему Бог забирает первыми, самых лучших?
– Ну, хвались, слышал всего два раза стрелял, – спрашивает он.
– Да смотри, вон лежат за кустом, на траве два селезня.
– А, что больше не стрелял, – уточняет он.
– Да я и так доволен! Если честно, то желание было, но не хотелось лезть на ту сторону реки, ты же видишь, лед то совсем тонкий.
– Да, -ответил мне брат, вот солнце пригреет и опять к обеду река вскроется. Дай-ка, я тебе своих покажу. Пять селезней взял, смотри какие красавцы. Особенно этот, а, на, возьми его в руку, – настаивал он, – А, тяжелый и жирный какой, правда. Старые охотники рассказывают, что к зиме утку лучше добыть, чем зайца. Видишь, чисто всех сбил, ни одного подранка лисице на корм не оставил.
Особенно дороги мне воспоминания о наших охотах с братом, заядлым охотником. Так, мы часто охотились вместе, ранее прекрасном месте для охоты, чуть испорченным новыми вырытыми канавами увы сегодня. Но все-таки даже в самое засушливое лето тут есть хорошее укрытие для пернатой дичи. Это болото называется Проков! Топкое место, с рогозом камышом, и в самом его центре так и не заросшее озеро с чистой водой. С одного края болота, чтобы добраться до воды, нужно преодолеть высокие кочки и плотные заросли высокого камыша и лозы. С другого края болота идет глубокая канава. И там есть такое топкое место, что один раз на охоте Сергей решил пройти по воде, чтобы не продираться через заросли. Только ступил в воду, как нога провалилась, дна так и не достал, чуть выбрался, схватившись за лозину, – сказал он мне и своему сыну Алексею, выбравшись с болота. Так, это же днем, а стемнеет, жуть, а не место для охоты, сплошная грязь, топь, кочки, вязкий, пропитанный водой грунт. Однако, рай для уток.
– Зато видел, сколько уток сорвалось, а, Сергей, давай останемся.
– Да нет, если и застрелим, то в этих зарослях точно не найдем, а в воду я точно не полезу.– Сказал он.
Но у меня о этом месте, остались только хорошие воспоминания. Как-то раз решил сам сходить на уток. Был ноябрь месяц. Но мороза не было. Навстречу мне дул такой сильный ветер, что проходя открытое поле мне приходилось хорошо маскировать голову в шапку и воротник, от летевшей пыли. Так, тихим ходом и дошел до болота Проков. Стало легче идти, так как камыш болота защищал от сильного ветра. И я осторожно начал пробираться к воде. Смотрю, а уток и нет нигде. Справа от меня раскинулся над самой водой разросшийся лозовый куст, слева небольшой сухой бугорок. Только решил присесть, примял сухую траву, как из под лозового куста с шумом и треском взрывается утиная стая. Не целясь, даже не прикладывая приклад ружья к плечу, стреляю.Мне кажется, что утки, как горох посыплются на воду, так стая сбита в кулак. Проходит несколько секунд. И я вижу: на воде лежат два битых селезня кряквы, а один удирает по воде в камыш на другую сторону болота. «Нет, брат селезень, не уйдешь», – думаю. – «Не спрячешься от нашего брата-охотника»! Тем более, птица – подранок. Теперь… хорошо прицелился. И точно, не нарочно, но ветер стал мне другом. Посидел немного, и вскоре утки по две, три начали возвращаться, и, борясь с ветром, сразу падали на озеро. Так мне удалось добыть еще несколько. Битую дичь ветерок быстро пригнал по воде прямо к моим ногам. Забрал дичь, сел на бугорок и слушал, как бушевал ураган и гнул камыш, да черная курочка-лысуха быстро пробежала мимо меня. Черные тучи низко неслись на до мной на Запад. Я смотрел на диких селезней, и не мог насмотреться на ту красоту разнообразного мира, что дарит нам природа. У селезней головы и шеи покрыты блестящими темно-зелеными перьями. Эта яркая часть переходит в более светлый «ошейник». Верхняя часть шеи, как и область зоба, отличаются насыщенным каштановым окрасом оперения, которое также имеет характерный переливчатый блеск. Взял трех селезней в руку. «Ого, набрали жирку, точно вместе около семи кило весят», – подумал я, и привстал с бугорка, спиной к ветру. Болото покидал уже по набитой мной тропе. А когда вышел на открытое поле, то если бы был парус, можно было взлететь. Так ветер дул мне в спину. Переходя улицу в деревне, наткнулся на дядьку Ивана. Тот поднял вверх брови, многозначительно хмыкнул:
– Ты что, Гена, у тетки Мани уток пострелял что ли? У неё такой красивый селезень один.
– Сам видел?
– Да-да, – Дядька поддакнул мне, – Конечно, только подсчитал неправильно, у тебя в руке-то три птицы, и все кряковые селезни.
– Да, – согласился я, – Всё верно.
Рассмеялся старый охотник, деревенский шутник Иван.
– Где добыл-то, скажи, может и я схожу.
– Ой, дядька Иван, – отвечаю, – в болоте Проков, стаю крякв нашел, но Вам же подавай охоту на крупного зверя.
– Что да, то да! Но все-таки дай мне, хоть поддержать твою добычу! Ого, как камень, тяжелые, жирные наверное.
– Берите, – и одного красавца дарю Ивану Дмитрусенко.
– Спасибо… конечно не откажусь, – улыбнулся он. И старый охотник развернулся на месте, словно на одной ноге, быстро ретировался с «домашним» селезнем домой.
Нет брата Леньки… нет дядьки Ивана… нет многих шляхетских охотников на белом свете. В душе порой такая тоска, досада, когда сам охотишься в тех местах, где были вместе. Но может и там… по словам ученых – в том «энергетическом мире», тоже есть охота и мечутся днём души ушедших людей из земной, телесной жизни; летают как птицы во Вселенной.
Ладно, что тут рассуждать, по-всякому может быть. Но утиные истории, ведут меня в мир моих охот: в прошлое и настоящее. Кряква, уникальна своей биологической пластичностью, как вид утки. И охотник, что ее добыть должен знать ее в лицо. Так, уже в середине августа, как у молодняка, так и старых птиц начинается линька. На одной из охот, в начале сентября, в сумерках, покрякивая манком, поманил уток. На меня налетела небольшая стайка. Стрелял на штык. Боялся, что в темноте могу их не найти. Удалось одним выстрелом сбить две утки. Вижу, в траве лежит селезень, голова уже зеленая, и я бросился к утке, которая упала немного дальше. Нашел. Вернулся, а где селезень. Тут шорох, и вижу как камыш в болоте на воде колышется. Ах, ты разбойник, драпанул все-таки подранок, без всякого сожаления подумал я. Осенью кряквы долго, подчас до заморозков кочуют неподалеку от мест гнездования. Молодые кряквы менее осторожны. Я замечал на своих охотах, что под выстрел, в начале охотничьего сезона попадает больше молодых крякв, а вот в октябре меньше, становятся строже. Как то, в половине сентября сухую погоду лета и начало осени в сентябре, прекратил налетевший северо-восточный ветер. И зарядил нудный дождь. Целую неделю он поливал засохшие поля, временами сыпал мелкой нудной «дробью», то временами лил как с ведра «мокрой картечью» по крышам домов, мешая заснуть без привычки. В такую погоду охота доставляет не очень большое удовольствие. Но просидеть дома в разрешенные дни охоты превыше моих сил. Да и зная с опыта прошлых охот, что кряковая утка падает на лужицы на полях, очень хотелось проверить скошенные пшеничные поля, пойду, поброжу, глядишь и найду утиный вечерний сад. И точно, в бинокль, еще по светлому, возле болота Бельков, что служило границей с южной стороны большому, не запаханному полю, над ним низко крутились две небольшие стайки уток. И падают ближе к центру поля: там две большие лужи. Придется, как то подбираться к ним. Хорошо, что при уборке соломы остались ее остатки по всему полю. Иду по полю к сидящим уткам открыто. Стайки срываются, и улетают. Понимаю, что к вечеру обратно прилетят. Ах, какая удача! Возле самой большой лужи-озера разваленный тюк соломы. Растянут на метров двадцать по полю. Тороплюсь. используя небольшую низину, заполняю ее полностью соломой. Можно присесть. Так и жду уток. Низкие тучи еще плывут по небу, но уже сквозь них, на закате пробиваются последние лучи солнца и скрываются в подступающих сумерках. Со стороны леса показалась большая стая уток. Идут строго на меня, но высоко. Лежу на соломе, не шевелюсь, и только немножко подсматриваю из под шапки на уток. Думаю про себя: «Сейчас утки проверят мою маскировку». Но стая тормозит и с высоты, сложив крылья, пикирует на воду. Стрелять далековато.Надо мной опять вить-вить, шум крыльев уток. Да вот же они. Еще одна большая стая заходит на посадку, но что-то их пугает и они, почти сев на воду, быстро хлопая крыльями, несутся прямо на меня. Все ждать нечего. Пропускаю стаю, стреляю в догон. Одна утка валится замертво, другая планирует на поле и бежит к воде, волоча перебитое крыло. И тут началось, одна стая птиц за другой, уже в полных сумерках планировали на дождевые лужицы-озерца. Я стоял в полный рост и совершенно не прятался. Кряквы проносились мимо и после моих выстрелов опять взмывали в небо, а скорее те, припоздавшие стаи падали и падали на жировку. Иду и собираю битых уток, а вокруг по всему полю сидят утиные стаи и я так понимаю, что мне пора уходить. Завтра тоже будет охота в этом месте. В рюкзаке у меня три кряковых утки и четыре селезня. Ах жаль, что не было со мной друзей. А утка-то – золото. Это не просто утка, а октябрьская утка. Завтра воскресение, приедет к вечеру мой друг Сергей, и сына Алексея возьму на вечернею зорьку. Он не часто выбирается на охоту. Работа у парня на первом месте. И я очень рад за него. Думаю: «Пусть потешится, все-таки очень хороший вечерний сад, утки»! Так как, заканчивается замечательное время охоты на пернатых и вскоре на этом пшеничном поле будут мышковать лисицы, да заяц-русак винтить малик.
Катил на машине по мосту через реки Припять в полной темноте и думал: «Я то охочусь еще с детства, помешан на охоте страстно, от кого же мне и брату эта охотничья страсть передалась, батя то больше любил рыбачить карасей, да сеточкой-неводом баловался порой. Жаль, что так и не встретился я со своим дедушкой по материнской линии Иваном Мойсеенко, он работал в Питере начальником депо. Да и с братом мамы Веры, Анатолием, судьба нас не свела. Он, капитан корабля, прошел всю войну, весь в орденах пришел домой и его сестра, моя мама поехала к нему в гости. А приехала на похороны. Умер от ран, полученных на фронте. Так что осталось нам с братом наследство, только старая бельгийское горизонтальное ружье Зауер, три кольца, 12 калибра.Были они охотники, да были, судя по оставшемуся от деда Ивана ружью. Но судьба нас затерла в своих немыслимых водоворотах жизни.Жаль, очень жаль!
– Как поле? – спросил меня сын дома.
– Смотри, – выкладываю уток на газон.
– Да ты, батя снайпер! Не просто в воздух пропуделял все патроны.
– Завтра вечером едем вместе, – отвечаю Алеше, – Сад нашел и пока его не разбили охотники, можно еще пострелять уток на вечерней зорьке.
– Хорошо, согласен, еще Сергею нужно звонок сделать, пусть чуть раньше выедет, и тоже с нами отведет душу.
На совместной охоте вечером в воскресение все было по-другому. Мы растянулись цепочкой по полю, застолбили метки, куда стрелять нельзя и стали ждать. Лишь в полной темноте, когда уже решили идти к машинам, пошла утка, я не стрелял, стоял и просто наблюдал за яркими вспышками выстрелов, слышал шлепки падающих птиц.