Утоли моя печали
Шрифт:
— Есть.
— Это хорошо, что вы подружились, это вам обоим полезно.
— А Юля может поправиться, Дмитрии Алексеевич? Есть надежда?
— Надежда всегда есть. Только ее надо поддерживать.
— Я буду стараться поддерживать, Дмитрий Алексеевич! И спасибо вам.
— Не за что, юноша, не за что. Меня очень радует, когда больные ободряют и опекают друг друга, это помогает им бороться с болезнью.
Увидев Романа, входящего к ней в палату с бутылкой сока и тарелкой фруктов, Юля так и расцвела.
—
— Мне об этом доложили.
— Кто?
— Профессор Привалов.
— Скажешь тоже! — засмеялась Юля.
— Между прочим, он рад, что мы с тобой дружим, и ничего не имеет против.
Роман положил подношение в тумбочку, взял стул и удобно устроился возле Юлиной кровати с таким видом, будто это его законное место и никто его с него не сгонит. Разговаривая с Юлей, он держал ее за руку.
А девочки поглядывали на парочку и завистливо шептались: «Вот это любовь!»
* * *
Юле стало немного лучше, и они опять стали гулять в больничном саду. Расцвели мускарики, они же мышиные гиацинты, на молодом каштане развернулись маленькие лапчатые листочки и поднялись цветочные столбики с бутонами-горошинами. Юля разыскивала в саду все новые и новые растения, показывала и называла их Роману и рассказывала про них удивительные истории. Он с нежностью и восхищением слушал ее. Вечерами они менялись ролями, и тут уже Юля слушала его игру и рассказы о музыке.
По клинике прошел слух, что буквально на днях выпишут семнадцатилетнюю Лену Гаврилову, у которой была благополучно удалена астробластома. Но дело было не столько в операции, сколько в лекарстве, применявшемся до нее; это был какой-то заграничный препарат, который достали за большие деньги родители Лены; лекарство сократило опухоль, и ее, съежившуюся и затихшую, благополучно удалили. «Узнать, узнать, что за лекарство!» — загорелся Роман. Он смело поднялся в палату Лены Гавриловой на третьем этаже и с порога заявил:
— У меня к вам важное дело. Речь идет о жизни и смерти. Вы знаете Юлю Качуркину, которая лежала в двадцать четвертой палате?
— Знаю. А вы друг Юли, музыкант Роман. Про вас двоих все знают.
— А раз вы знаете, то, пожалуйста, помогите нам! Скажите мне, как называется лекарство, которым вас лечили, и где его достали ваши родители, в какой стране?
— Ой, да запросто помогу! — сказала девушка радостно. — У меня осталась наполовину использованная упаковка. Я хотела отдать профессору, но для Юльки вашей — да пожалуйста! Только вы с ней не вздумайте так принимать, покажите сначала врачу — там противопоказаний уйма.
— Ну мы же с Юлей не идиоты! — успокоил ее Роман. — Спасибо вам огромное! Сколько я вам должен за лекарство? У меня дома есть деньги, я попрошу принести…
— Да какие деньги! — перебила его Лена. — Ну их к черту! Я здорова, понимаете? Совсем-совсем здорова! Меня, конечно, еще будут несколько лет держать под контролем, но сама изнутри чувствую — здорова, как лошадь! И это не лекарством я с вами делюсь, а радостью! Тем более, что вы не для себя его берете.
— Я очень рад за вас, Лена. Это такое счастье для всех, когда кто-то выздоравливает. Уже второй день вся клиника гудит!
— Вот и пусть гудит, как колокол надежды: это же так важно — иметь надежду, правда?
— Да, Лена, это очень важно. Мне и профессор Привалов об этом говорил.
— А у вас есть такая надежда — вылечиться?
— Честно?
— Да, если можно.
— Нет, Лена, у меня ее нет: у меня уже метастазы в легких пошли. Но я очень хочу, чтобы выздоровела и жила Юля.
— Скажите, а вот если бы только один из вас мог выздороветь, вы бы выбрали себя или ее?
— Конечно, ее!
— А почему, Ромочка?
— Ну, наверное, потому, что мне ее жаль гораздо больше, чем себя. Я все-таки видел в жизни много хорошего — крепкую семью, успехи в музыке, победы на конкурсах, награды, ну и дальние страны… А Юля — ничего, кроме бесконечных обид, нищеты и горя.
Лена посмотрела на него долгим взглядом, а потом сказала:
— Зато сейчас она счастливая. Наверно, в этой больнице сегодня только Юля счастливей меня.
* * *
Роман терпеть не мог врать, особенно родителям, но и всю правду он сказать тоже не мог, а потому просто протянул матери коробочку с иностранным лекарством и сказал:
— Мама! На днях из нашей клиники выписалась девушка, которая излечилась с помощью этого вот лекарства. Попробуйте достать его для меня. Возьмите деньги из моих, которые в банке, потому что достать его можно только за границей и там оно тоже дорого стоит.
— О чем ты говоришь, сынок? Неужели мы пожалеем своих денег на лекарство для тебя? — И она убрала упаковку в сумочку.
А через день за Романом пришла сердитая, с красными пятнами на лице главврач отделения и повела его на допрос в кабинет профессора Привалова. Еще с порога Роман углядел на столе профессора знакомую упаковку с крупной надписью «Natulan».
— Проходи, больной Роман Осин. Оставьте нас, Мария Павловна, у нас тут будет крупный мужской разговор.
Роман подошел к столу и сел в кресло для посетителей.
— Так ты что, Роман, решил заняться самолечением, причем не выходя из клиники? Ты разве не знаешь, что больным категорически запрещено вносить свои коррективы в ход лечения? Если каждый станет добывать себе лекарства на стороне и принимать их без согласования с лечащим врачом, знаешь, что получится? Получится смертельно опасный ка-вар-дак! Что тебе, дорогой мой пациент, известно о побочных действиях вот этого, в общем-то, и в самом деле прекрасного лекарства?