Утопия
Шрифт:
— Добрый день, — сказал визитер. — Здравствуйте, Александра Андреевна.
Александра свирепо улыбнулась. Если бы не Пандем — черта с три она согласилась бы беседовать с визитером именно сегодня, сейчас; она еще не пришла в себя после Феста, ее тревожило душевное состояние Алекса, она не была настроена на разговоры об искусстве, а ведь именно о нем, проклятом, и собирался что-то поведать плечистый, из литых мышц состоящий атлет, явившийся сегодня к ней в гости.
«Он
«Я за него рада».
«Выслушай его, honey».
Визитер приподнял одну бровь: на лице его было сомнение, адресованное, впрочем, не Александре. На несколько секунд оба — эксперт Тамилова и ее гость — застыли, не доведя до конца начатого движения, глядя друг на друга стеклянными глазами; хорошо, что в этот момент в комнате, кроме них, никого не было. Впрочем, и наблюдатель, случись он поблизости, сразу же понял бы, что оба всего лишь разговаривают с Пандемом.
— Добрый день, — сказала наконец Александра. — Бернард?..
Предварительный обмен любезностями, знакомство и прочее сократилось благодаря Пандему до нескольких фраз. Атлет сразу же приступил к сути — предупредив заранее, что ему понадобится пятнадцать минут монолога. Пока он говорил, Александра разглядывала его скуластое загорелое лицо, глаза, большие и печальные, как маслины под дождем, и большой мягкий рот.
«Пан?»
«Не в твоем вкусе».
«Хм…»
— И как мы назовем это новое искусство? — буднично спросила она, когда черноглазый атлет закончил и перевел дух.
Собеседник, кажется, чуть растерялся. Он ждал какой-то другой реакции; возможно, он хотел, чтобы она удивилась больше.
— Идеи носятся в воздухе, — она сжалилась над ним и чуть улыбнулась. — Нет, я вовсе не хочу сказать, что вас опередили… Если у вас есть работающее устройство — вы первый. Если нет…
Атлет чуть прикусил нижнюю губу и вытащил откуда-то из кармана круглую плоскую коробочку, похожую на старинный CD-плеер.
— Так, — Александра повертела коробочку в руках. — Куда это вставлять?
— Никуда, — черноглазый коротко переговорил с Пандемом, и его замешательство улеглось. — Две нашлепки на мочки ушей и леденец — под язык…
— Леденец?
— Попробуйте…
Александра заложила за уши пряди жестких черных волос, прилепила к мочкам две металлические шайбочки («Хм… красиво, нет?»). Потом с некоторым сомнением покатала на ладони крупную зеленую таблетку, похожую на фигурный кусок мыла. («Морщишься, как русалка на коровьем пляже… Там закатана прорва ресурсов, жри, пока дают…»)
Леденец был чуть кисловатый. Пощипывал за язык.
— Первая композиция называется «Пробуждение в летний солнечный день в брезентовой палатке», — сказал черноглазый, заметно волнуясь.
— Я готова, — кивнула Александра.
Черноглазый коротко вздохнул.
Его звали отец Георгий. Он был старше Кима — на пять лет или на двадцать, невозможно было определить. Черная борода, короткая и жесткая, не могла скрыть глубоко ввалившихся аскетичных щек; прямоугольные дымчатые очки не могли скрыть очень темных, очень резких глаз. Впервые встретившись с ним взглядом, Ким с тоской подумал: нет, разговора не получится, не стоит и затевать…
— Хотите вишен, Ким Андреевич?
Пара глянцевых темных ягод лежала на узкой и белой, как у женщины, ладони отца Георгия. Странно, что у такого человека такие руки…
— Спасибо, — сказал Ким.
Некоторое время они молча ели.
— Значит, — сказал наконец Ким, — вы все эти десять лет не разговариваете с ним? Совсем?
Священник улыбнулся. Показался сразу на десять лет моложе:
— Не стесняйтесь, Ким Андреевич. Не бойтесь меня обидеть… Вы хотите спросить, считаю ли я, что присутствие Пандема на земле каким-то образом оскорбляет бога?
— Да.
В наступившей тишине пели птицы. Неподалеку — по другую сторону автострады — квакали лягушки. Шум стройки почти полностью стих.
Все еще улыбаясь, отец Георгий покачал головой:
— Ко мне приходили и спрашивали… Спрашивали примерно так: значит, у нас теперь вместо господа — Пандем? Я спрашивал в ответ: почему? Ну как же, говорили мне. Ведь он всемогущ, как господь, и всеведущ, как господь… Значит, он — бог?
Отец Георгий замолчал.
Снаружи, за церковной оградой, бегали дикие куры — поджарые, в снежно-белом и красно-буром оперении. На ограду с разгону вскочил подросток-кот — куры с воплями кинулись кто куда, некоторые даже пробовали взлететь…
Кот прошуршал травой. Снова стало тихо.
— А вы? — спросил Ким.
— А я в ответ тоже спрашивал: а откуда взялась в этом мире и куда денется после телесной смерти ваша бессмертная душа? И разве есть что-то в этом мире, что может Пандем — и не мог бы, пусть в далеком будущем, человек?
Ким не сразу понял, что он имеет в виду; священник глядел на него торжествующе, будто только что посвятил Кима в великую тайну.
— Ушли болезни, — сказал Ким, пытаясь осмыслить сказанное. — Но ведь вся история медицины… Люди пытались избавить от болезней себя и ближних и кое в чем даже преуспели…
— Еще педагогика, — подсказал отец Георгий.
Ким внимательно его разглядывал — будто увидев впервые.
— Вам кажется, что православный священник должен выглядеть иначе и говорить иначе? — отец Георгий протирал очки белым носовым платком. Ким подумал, что очки без диоптрий — на всей Земле не осталось ни одного близорукого…
— Да… Скажите, пожалуйста, а всеведение Пандема — как вписывается в вашу концепцию?
Отец Георгий надел очки. Воззрился на Кима сквозь дымчатые стекла: