Утопленник из Блюгейт-филдс
Шрифт:
Все трое не проронили ни слова до самого полицейского участка. Там задержание оформили по всем правилам, и Джерома препроводили в камеру.
— Вам пришлют одежду и туалетные принадлежности, — тихо произнес Питт.
— Как все цивилизованно — вы говорите совсем как рассудительный человек! — насмешливо заметил Джером. — И где я якобы совершил это убийство? Помилуй Бог, в чьей ванне я утопил несчастного мальчишку? Едва ли в его собственной — даже вам такое не могло прийти в голову! Даже не буду спрашивать вас почему. В вашей голове может родиться столько гнусных поводов, что мне плохо
— Как и нам, мистер Джером, — ответил Питт. — По очевидным причинам, как вы сами сказали. Если у вас есть желание поговорить об этом, буду вам очень признателен.
— Такого желания у меня нет!
— Кое-кто…
— Эти кое-кто, вне всякого сомнения, виновны! Я нахожу весь этот кошмар отвратительным. Вы очень скоро обнаружите свою ошибку, и тогда я потребую, чтобы вас примерно наказали. Я не виновен в смерти Артура Уэйбурна и вообще во всем том, что с ним произошло. Я бы предложил вам поискать подобного извращенца среди людей его же общественного положения! Или я требую от вас слишком большого мужества?
— Я и поискал! — нанес ответный удар Питт, в конце концов выведенный из себя. — И пока что нашел лишь утверждение Годфри Уэйбурна о том, что вы к нему приставали! Похоже, что у вас есть слабость, которая могла бы послужить мотивом, и у вас была возможность. Ну, а средство очень простое — вода, она есть у любого.
На этот раз в глазах Джерома мелькнул страх — всего одно мгновение, прежде чем его погасил рассудок, — однако вполне настоящий. Этот характерный вкус нельзя было ни с чем спутать.
— Ерунда! Я был на концерте.
— Но никто вас там не видел.
— Я хожу на концерты слушать музыку, инспектор, а не для того, чтобы заводить глупые разговоры с едва знакомыми людьми и мешать им получать наслаждение своими просьбами высказывать мне такие же пустые банальности! — Джером презрительно смерил взглядом Питта как человека, который не слушает ничего лучше пьяных песен в пивной.
— И в этих ваших концертах не бывает антрактов? — тем же самым ледяным тоном спросил Питт. Обладая высоким ростом, он вынужден был смотреть на Джерома сверху вниз. — Это ведь вполне естественно, так?
— Инспектор, вы любите классическую музыку? — В голосе наставника прозвучало резкое язвительное недоверие. Возможно, порожденное стремлением защититься. Джером нападал на инспектора, на его ум, опыт, рассудительность. И это было вполне объяснимо; отчасти Питт даже сочувствовал ему. Однако в целом подобная высокомерная снисходительность больно его задела.
— Я люблю фортепианную музыку, исполненную хорошо, — ответил он, глядя Джерому в глаза. — И, бывает, мне нравится скрипка.
На какое-то мгновение между ними установилась родственная связь, приправленная удивлением; затем Джером отвел взгляд.
— Значит, вы ни с кем не разговаривали? — Питт вернулся к допросу, к неприглядной реальности настоящего.
— Ни с кем, — ответил Джером.
— Вы даже не делали замечаний по поводу выступления? — Томас легко мог в это поверить. Ну кто, прослушав прекрасную музыку, захочет обратиться к такому человеку, как Джером? Который мог только разбить волшебство, испортить горьким
Томас вышел из камеры; у него за спиной с лязгом захлопнулась дверь, тяжелый засов скользнул на место, и тюремщик повернул в замке ключ.
Отправив констебля за личными вещами задержанного, Гилливрей и Питт провели остаток дня в поисках дополнительных улик.
— Я уже побеседовал с миссис Джером, — заявил Гилливрей веселым голосом, за который Питту захотелось его поколотить. — Она не знает, когда ее муж вернулся домой. У нее разболелась голова, и она не очень-то любит классическую музыку, особенно камерную, о которой, судя по всему, и шла речь в тот вечер. Программа концерта была напечатана заранее, и у Джерома она была. Миссис Джером предпочла остаться дома. Она легла спать и проспала до самого утра.
— Мне это уже сообщил мистер Этельстан, — язвительно заметил Питт. — Быть может, когда у вас в следующий раз появится подобная информация, вы также любезно поделитесь ею и со мной? — Инспектор тотчас же пожалел о том, что дал волю гневу. Не надо было показывать Гилливрею свои чувства. Нужно держаться с достоинством.
Гилливрей усмехнулся, и его извинение явилось абсолютным минимумом правил приличия.
Следователи потратили шесть часов, но так ничего и не обнаружили — ни доказательств виновности Джерома, ни свидетельств его невиновности.
Питт возвращался домой поздно, усталый и продрогший от холода. Начинался дождь, и порывы ветра гнали по сточной канаве старую газету. Инспектору хотелось поскорее оставить этот день позади, отгородиться от него закрытой дверью, посвятить вечер разговорам о чем-нибудь другом.
Инспектор надеялся, что его жена ни словом не обмолвится о деле.
Войдя в прихожую, Томас снял пальто и повесил его на вешалку, затем заметил, что дверь в гостиную приоткрыта и там горит свет. Неужели Эмили в такой поздний час у них в гостях? У Питта не было ни малейшего желания быть любезным и уж тем более удовлетворять дотошное любопытство своей свояченицы. Он заколебался, гадая, нельзя ли будет как-нибудь уклониться от этого, но тут Шарлотта распахнула дверь настежь и стало уже слишком поздно.
— О, Томас, ты дома, — сказала она, хотя в этом не было никакой необходимости. Вероятно, она сделала это ради Эмили или того, кто к ней пришел. — А к тебе гость.
Питт опешил.
— Ко мне?
— Да. — Шарлотта отступила на шаг назад. — Миссис Джером.
По всему телу инспектора разлился леденящий холод. В привычную обстановку его дома вторглась пустая и предсказуемая трагедия. Но было уже слишком поздно уклоняться от нее. Чем быстрее он встретится лицом к лицу с этой женщиной, как можно тактичнее объяснит ей все обстоятельства дела и даст понять, что ничего не в силах сделать, тем скорее забудет все и окунется в свою личную жизнь, в вечер, наполненный теми умиротворенными, неотъемлемыми вещами, которые для него так важны: Шарлотта, дети, подробности прошедшего дня.