Шрифт:
A Drowning Incident by Cormac McCarthy
Когда хлопнула передняя дверь, он забежал за угол, чтобы скрыться из виду, и бросился за дровяной сарай, прячась от окон дома. Девочка пока уснула. А он далеко не уйдет. Замерев под белой акацией, осмотрелся. Под крышей сарая туда-сюда сновали осы. Пройдя через ворота в огромной неухоженной изгороди за сараем, перешел через дворик к старому флигелю. Осторожно раскрыл прогнившую дверь; доски были кривыми, мягкими и с бледно-зелеными бархатными пятнами. А одна из досок отстала от задней стены и внутрь проникал тонкий луч света. На полу еще лежала старая куртка, которую он принес для Сьюзи, проследив за ней в тот первый день, когда она вновь похудела, завиляла хвостом, а ее сосцы больше не тащились по земле. На куртке виднелись штришки белой
Тогда он вышел, осторожно прикрыл прогнившую дверь. Солнце спускалось в крону дубов за дальней стороной дома. В листьях мелькали синие сойки. Мальчик немного постоял, потом пошел по тропинке в угол двора. Перелез через дырку в живой изгороди из жимолости, двинулся в лес. Скоро добрался до старой фургонной дороги, тихой и пестрой от утреннего света, проникавшего сквозь листья истекающих смолой деревьев. Он направился вниз по дороге, загребая ногами листья и переворачивая их влажной стороной. Один раз приостановился, сорвал заячьего табака (сушеница туполистная), засунул в рот и двинулся дальше, поплевывая и широко размахивая руками.
Дорога петляла и заворачивала по склону холма, пока не вышла на опушку, где немного шла прямо и затем терялась в шумящем от ветра поле, на котором вытянулась стена ив и тополей, обозначающих русло ручья. Бредя по колено в траве или пробираясь в редких зарослях ежевики, мальчик еще чувствовал под ногами колею, Затем минул стену раскидистых ив, засиявших при его приближении желтым и золотым от солнца. Тихое журчание ручья слышалось уже давно, еще до того, как он вышел из-под веток к мосту, до того, как увидел сквозь зеленые кружева воду, на шероховатой поверхности которой солнце танцевало серебряными пчелами.
Осторожно ступая, взошел на мостик. Выгнувшиеся доски потрескались и выцвели, став серыми как металл. Середина моста провисла над водой, как брюхо старого мула. Мальчик уселся на теплых досках, потом, улегшись на живот, вытянулся и посмотрел на воду. Ручей был мелок и прозрачен. Его дно было как шкура леопарда, все в коричневых и золотых пятнышках от солнышка, светившего сквозь листья и ветки. Против медленного течения лениво плыли пескари. Сквозь жидкое стекло он следил, как их маленькие тени тихо, покачиваясь, как птицы в полете, скользили по спине леопарда. У локтей нашел несколько маленьких белых камушков и столкнул в воду: переворачиваясь, те опустились ко дну, пуская маленькие пузырьки, похожие на короткие ниточки, что всплывали и исчезали у поверхности. Пескари бросились посмотреть, что это такое. Он сложил руки под подбородком. Солнце нежно пригревало его спину под фланелевой рубашкой.
Потом с ласковым течением из-под моста показался щенок, катясь и шлепаясь о дно ручья, медленно переворачиваясь, будто невесомый. Мальчик смотрел непонимающе. Щенок, перевернувшись, уставился на него своими невидящими глазами, подставив белое пузико искаженным лучам солнца, лапки его болтались по воле течения. Он проплыл, на секунду скрылся в тени, выплыл, потом вновь скрылся под серебряной поверхностью воды и на сей раз исчез.
Мальчик быстро сел, потряс головой и внимательно всмотрелся в воду. Дрейфовали пескари, как замедленные торпеды; проплыл водомерка.
Все было черно-белым, черным и… кроме одного очень темного пятна. Мальчишка сдвинулся по мосту ближе, потянулся к пятну, замер. Когда он поднялся, глаза его были широко раскрыты. Спустился с мостика и двинулся вверх по течению по тропке, что бежала вдоль низких бережков. По пути вглядывался в воду. У кончиков растущего со дна водяного кресса по воде пробегала рябь и вливалась в поток среди камней, где кучковались улитки. Под изогнутым стволом тополя мелькнул рак. На мелководье возвышался необъяснимым образом туда попавший ботинок.
У излучины, минуя мост со сторожкой, течение бурлило быстрее, там была глубина. Из-за этого поворота солнце теперь било прямо в глаза и в воде было ничего не разглядеть. Он ускорил шаг, пересек бетонный мостик и двинулся к воде сквозь заросли тростника. Выбравшись к ручью, оказался на высоком берегу; под ним была стремнина, вода бурлила и переливалась. В янтарной глубине смог разобрать очертания темного джутового мешка. Медленно присел, ошарашенный и онемевший. Пока он смотрел, из мешка показалась головка. Мгновение ничего не происходило, затем мешок потянуло течение и из него показалась свернувшаяся, как зародыш, черно-белая фигура. Это было похоже на подводное рождение какого-то таинственного существа. Оно немного покачалось, а потом перевернулось на бок от потока воды.
Он не плакал, но чувствовал огромную пустоту, из которой медленно прорастала ярость. Резко встав, притянул длинную ветку ивы, попытался сломать об колено, но та была слишком крепкой и упругой, и скоро пришлось сдаться. Тогда он пробрался обратно сквозь тростник к дороге, где стояла проволочная сетка. Пройдя вдоль нее, нашел торчащий конец проволоки. Выдернув, согнул несколько раз в разные стороны и оторвал приличный ржавый кусок. Вернувшись к ручью, загнул на ней крючок и начал вылавливать кулек со дна ручья. Проволока была слишком длинной, держать было неудобно, течение постоянно ее изгибало; только через полчаса наконец удалось зацепить мешок. Мальчик начал накручивать проволоку на руку, вытягивая добычу, тяжелую и мокрую. Протащил ее по отмели и аккуратно извлек на берег. Мешок прогнил и вонял. Внутри оказался только один щенок, черный, зажатый между двумя кирпичами, а в его мягкое мокрое брюшко закопался большой рак. Он подцепил рака проволокой и выдернул, за ним потянулись гнилые зеленые внутренности. Попробовал затолкать их назад носком ботинка. Потом опять вернулся на дорогу и искал по обочинам, пока не нашел бумажный пакет, вернулся назад и брезгливо уложил в него маленький трупик. Затем продирался через густые кусты, пока не вышел к полю, пересек его наискосок и вошел в лес всего в паре метров от фургонной дороги. Скоро он вышел на нее, покачивая маленьким грязным пакетом. Шел как будто в забытьи, машинально, а в глазах было пусто.
У дома к нему навстречу бросилась Сьюзи. Увернувшись, он вошел в заднюю дверь, аккуратно прикрыв за собой. На кухне остановился и прислушался. В доме было тихо; можно было расслышать, как стучит сердце. В окошко над раковиной проникал холодный солнечный свет. Потом послышался ее кашель — она постоянно кашляла — тогда мальчик прислушался. Она была в спальне. Постояв немного у двери, тихо ее толкнул. Занавески были задернуты, там, где в них били лучи солнца, они окрасились в бледно-оранжевый цвет, пронизавший воздух комнаты, воздух, пропитанный слабым запахами детской мочи и запахами простыней, запахами мерзкими и домашними.
Стоял в дверях бесконечную минуту. То, что толкнуло его на следующий шаг, было кульминацией не только всего, что случилось на ручье, но и всего с того самого момента, когда девочка явилась на свет. Бесчисленное множество отвергнутых, забытых или запретных мыслей сейчас копошились где-то в темных закоулках его разума, спаиваясь в одну. Он поднял вонючий пакет и посмотрел на него. Весь сырой, а из прорванной дырки торчали черные волоски, как лапки паука. Потом, вспоминая об этом, ему казалось, что это словно не он пересек комнату к качавшейся в углу колыбельке, отодвинул мягкое синее одеялко, и рядом со спящим младенцем, крошечным и сморщенным, вывалил из пакета щеночка и накрыл их вместе одеялом. И совсем смутно помнил, как на простыню ползли зеленые внутренности перед тем, как их скрыло одеяло.