Утраченное звено (сборник)
Шрифт:
Я посмотрел на Михаила. Вот сейчас он может заподозрить подвох, ведь его работа в студенческом научном обществе так и называлась — «Постсимбиотические сообщества». Но нет, кажется, обошлось, можно продолжать. Я осмелел и подлил в срой голос несколько капель умиления:
— Мне чудится, что где-то рядом, может быть, во мне самой — и наш старый вожак стада. Как он старался когда-то научить меня не быть трусихой! Теперь все травы, которые он ел, лучи, ласкавшие его кожу, радость его побед над врагами, придуманные им хитрости, прожитые им любви и ненависти, — они теперь со мной. Со мной и во мне его жизнь и сила. Здесь, в тигорде, объединилось столько различных существ, в том числе и враждовавших когда-то друг с другом. Если любовь способна объединить разнополые существа, если страх перед разбушевавшейся стихией на время примиряет непримиримых, то здесь соединились навсегда хищник и жертва. Мы пережили апофеоз наибольшей близости, совмещения в одном, едином…
Мне показалось, что улыбка нашего старого учителя изменилась. Однако отступать уже поздно, да и некуда. Я продолжал:
— Теперь мы — все заодно. И я постоянно чувствую помощь любого из существ, находящихся здесь, со мной. Одно помогает мне мчаться быстрее ветра, другое — плавать подобно рыбе, третье — видеть в темноте, четвертое — ползать по отвесным скалам… Каждое из них когда-то запасало энергию в одиночку, охотилось в одиночку, в одиночку спасалось от врага, в одиночку мерзло и голодало. Каждое было более слабым и несчастным, чем теперь, когда мы все вместе. Прыжок наш подобен полету, а зубы способны перекусить ствол дерева. Мы непобедимы…
«А они оба изрядно постарели — и не только внешне», — подумал я с какой-то странной горечью. Словно бы мне хотелось, чтобы они поскорее раскусили меня, словно бы я дразнил не столько их, сколько себя:
— Да, получив силу, я стала не только спокойнее, но и добрее. И я узнала, почему клыки тигорда такие острые — острее, чем у любого зверя. _Чтобы не было больно существу, когда мы принимаем его к себе_… Ибо боли должно быть _как можно меньше_!
«Неужели Мишка и теперь не вспомнит, что эти слова говорил он на диспуте о том, каким должны быть взаимоотношения между существами в «идеальной» природе? Он говорил это всем, но смотрел на Лору, на самую красивую девушку в нашей группе, и она во все глаза смотрела на него, не скрывая восторга. Именно тогда я впервые подумал об уходе из биологии в другую область, где смогу вскоре прославиться, стать знаменитым, и» тогда кто-то поймет, что выбрал не того…» Но выражение лица Михаила не менялось, и мне ничего не оставалось, как продолжать:
— Однажды я заметила вдали моего извечного врага — волка. Что-то на миг дрогнуло во мне. Лишь на миг. Волк учуял меня, повернул голову. Как знать — может быть, ему послышался бывший мой запах. Но тут же его глаза увидели меня — сегодняшнюю. Он взвыл от ужаса, поджал хвост и со всех ног кинулся наутек. Дурачок, я простила ему обиды… Жаль только, что меня самой уже нет!
Теперь, не скрываясь, я посмотрел в глаза Михаилу откровенно насмешливым взглядом: «Ну что, старина, позабавился?»
— Ясно, — сказал Михаил и вздохнул. Вид у него был не разочарованный, а скорее озабоченный, и у меня не осталось сомнений, что он давно понял мою игру. Почему же не прервал ее?
Михаил повернулся к профессору:
— Евгений Петрович, а ведь он молодец! Ох, какой молодец! Сразу усек суть экспериментов. Напрасно мы опасались…
— Да, хоть рассказ сочинил не столько фантастический, сколько юмористический, а суть проблемы обнажил. — Улыбка Евгения Петровича была почти ласковой, и мне стало стыдно: «Вот так разыграл бывших коллег!»
Лес шумел тихо, непонятно. Когда-то мне казалось, что я понимаю его зеленый шум, различаю тончайшие оттенки. Тогда я занимался биологией…
— Между прочим, какие-то совпадения его рассказа с сочинением компьютера все-таки будут, — задумчиво, не обращая на меня ни малейшего внимания, словно я уже и вовсе уехал отсюда, — сказал Евгений Петрович Михаилу. Но в глазах его бывшего ученика внезапно, как в давно прошедшие годы, появился металлический блеск, и он спросил у меня сразу, без «дипподготовки»:
— Жалеешь, что оставил науку?
Вопрос застал меня врасплох. Жалел ли я? Может быть, иногда… Но по какому праву он лезет в душу? И, в конце концов, что произошло? Розыгрыша не вышло ни у них, ни у меня. Счет нулевой. Что я здесь понял, что открыл для себя, кроме… загадки тигорда? Завидую ли я Мишке, Евгению Петровичу? Их увлеченности, которую так неумело хотел высмеять? Конечно, они поняли то, чего я не мог понять. Но так ли уж это много? Зато я изъездил мир, жил яркой, разнообразной жизнью, встречался с интересными людьми. Один мой день всегда был непохож на другой. «А итог? Каков итог? Что ты сделал за все это время?» — спросил не без ехидства внутренний голос. Я отмахнулся от каверзного вопроса, от ловушки, которую готов был расставить сам себе. Жизнь ведь не складывается только из вопросов и ответов. Есть еще простые радости. А таких радостей я изведал гораздо больше, чем эти одержимые. Не зря от Мишки ушла жена, красавица Лора, в которую когда-то были влюблены все студенты нашей группы. Все, без исключения. Баланс в мою пользу. А с их стороны на чаше весов лишь одна гиря… Они поняли то, чего я не смог понять… Нет, не так. Если уж быть до конца честным, надо признать: они впервые открыли то, чего никто до них не знал. Они увидели оборотную сторону одной из жестокостей природы и сумели по-новому истолковать ее:
Словно отвечая на мои мысли, Михаил сказал:
— Не поздно вернуться, старик.
«Неужели понял?»
Я бросил взгляд на Евгения Петровича и сказал небрежно:
— Кино не в меньшей степени помогает осмысливать мир.
— Да, да, конечно, — подозрительно быстро согласился Михаил, а Евгений Петрович весьма умело поддакнул ему.
Я рассказал им о съемках в Сицилии и на Крите, о путешествии на батискафе «Лук», об участии в конгрессах, вскользь упомянул о сногсшибательных подарках, которые привозил с разных концов света жене и детям. Я исподтишка зорко вглядывался в их лица, но не смог уловить того, что хотел вызвать. Мои слушатели восторгались, кивали головами, спрашивали и переспрашивали, но я видел, как быстро тает их интерес ко мне. Он уже начал подергиваться дымкой пепла. Евгений Петрович сказал:
— Мы не пропускали твоих фильмов и телепередач. Мы гордились тобой.
Все-таки он недооценивал меня — нынешнего, полагая, что я и не подозреваю о степени его снисходительности.
В нескольких шагах глухо шумела тайга, как шумит взволнованное море, и мне чудился где-то очень далеко призывный рык тигорда. Кого он звал? Куда? Зачем? И зачем мне это знать? Ведь я доволен всем, чего достиг, Многие мне завидуют. Многие. Только не эти двое…
— Ты можешь немало сделать для нас, — продолжал Евгений Петрович.
— В кино?
— Ты снимешь фильм о тигорде?
— Для этого и приехал.
— Очень удачно сложилось, что приехал именно ты. А то в газетах появляются такие «сенсации»…
— Вроде твоего фантастического рассказа. Только всерьез и с привкусом сверхъестественного ужаса, — вставил Михаил.
«Вон куда он клонит».
Евгений Петрович извинительно улыбнулся — за Михаила и — на всякий случай — за себя и проговорил:
— Ты ведь хорошо понимаешь, что для нас главное не тигорд. Он только экспериментальная модель, которая помогает раскрыть какую-то сторону природы, объединить для исследователя, как сказал Михаил, две стороны медали…
«Ох, уж этот «дипломат» Евгений Петрович, предпочитающий всегда оставаться в тени». Я сказал:
— Фильм будет называться не «Сага о тигорде», как я хотел раньше, а «Две стороны медали». В первых кадрах я покажу живую клетку в момент деления и противопоставлю этому явлению сливающиеся клетки. Когда объединяются накопленная ими энергия и некоторые вещества вместе с химическими следами от нервных импульсов. То есть, с зашифрованной информацией…
…Помните кадры из моего старого фильма, когда олень делает шаг навстречу тигру? Их я и сделал началом нового фильма «Две стороны медали».