Утраченный Петербург
Шрифт:
Россия лишается талантливейшего и честнейшего дипломата.
Зато народ Греции получает своего кормчего. У нас принято называть Каподистрию первым греческим президентом. Это повелось от Николая I. Ему название должности Иоанна Антоновича — кивернетис — перевели как президент. Но это неправильно. Слово это переводится как кормчий, регент, может быть — вождь. За короткий срок руководства республикой он успел сделать для Греции многое. Но еще больше — не успел. Не позволили. Его убили, когда он входил в церковь святого Спиридона Тримифунского в Новплионе, где всегда молился. Убили на глазах у десятков людей. Убийцами были Георгий и Константин Мавромихали, сын и брат главы майнотов Петробея, которого Каподистрия посадил в тюрьму за покушение на убийство родственника. Внешне это похоже на правду: майноты — племя полудикое, привыкшее жить по законам кровной мести; они из тех, кто сначала хватается за нож, а уже потом думает. Так что истинные организаторы убийства выбрали подходящих исполнителей. Но К. В. Меттерних никто не усомнился, что за спиной полуграмотных озлобленных убийц стоят те, кто не может допустить усиления России. Ведь Каподистрия планировал полностью изгнать Турцию из Европы и осуществить, наконец, мечту Екатерины и Потемкина — открыть для Российской империи проливы Босфор и Дарданеллы. Он был уверен: союз с сильной Россией — гарантия независимости и благополучия Греции.
К. В. Меттерних
Так что схема убийства человеку сегодняшнему до боли знакома: заказчик, который остается в тени, и исполнители, которых желательно сразу ликвидировать. Так оно и случилось. Одного из убийц народ растерзал на месте, другому удалось укрыться во французской миссии, но французы не хотели выглядеть хоть как-то причастными к злодеянию и сдали Георгия полиции. Его судили за отцеубийство (Каподистрию называли отцом народа) и казнили.
Но дело об убийстве главы Греческой республики до сих пор хранится в Англии (!) под грифом «совершенно секретно».
Когда узнала, что рядом с местом, где стояла Греческая церковь (намоленным местом) появился памятник Иоанну Каподистрии, будто камень упал с души: наконец — покаяние. И за беспамятство. И за разрушенную церковь. Только оказалось, что деньги на памятник собрали петербургские греки. Но им-то каяться не в чем…
«Здесь некогда гулял и я…»
Анна Андреевна Ахматова когда-то написала о петербургских вельможах XIX века: «Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин или здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно». Это — правда. Даже притом, что — крайность. Впрочем, не уверена, что эти слова обязательно надо понимать буквально. Может быть, Ахматова имела в виду: бывал или не бывал кто-то из тех, кого не смогла забыть Россия? Уже по одной этой причине стоит сожалеть об утрате усадьбы Алексея Кирилловича Разумовского, занимавшей огромный участок от набережной Фонтанки (между Семеновским и Обуховским мостами) до Загородного проспекта. Особняк, в котором бывал Пушкин (неважно, что было ему в то время всего двенадцать лет), снесли в начале XX века, на его месте проложили Бородинскую улицу, великолепный парк плотно застроили доходными домами. Алексей Кириллович был фигурой значительной (министр народного просвещения!), но не слишком привлекательной. Когда-то Екатерина II писала о Разумовских: «Я не знаю другой семьи, которая, будучи в такой отменной милости при дворе, была бы так всеми любима, как эти два брата Разумовские». Она вела речь о дядюшке и отце Алексея Кирилловича. Они действительно были людьми порядочными и добрыми, а Кирилла Григорьевича к тому же природа щедро наделила многими талантами, которые он употребил на пользу Отечеству.
Сыновья лишь отчасти унаследовали отцовские дарования. Андрей был смелым морским офицером, дружил с наследником престола, что было гарантией блестящего будущего. Но увлекся молодой женой Павла Петровича. Она ответила ему взаимностью. После смерти изменницы муж узнал о предательстве друга, и, казалось, с мечтой о карьере покончено навсегда. Но Екатерина умела ценить умных и дельных помощников, к тому же просто не могла слишком строго наказать сына Кирилла Григорьевича, одного из самых преданных ей людей. Она направила Андрея на дипломатическую стезю, на которой тот и преуспел.
Алексей, в отличие от брата, ловеласом не был. Но раздражение монархов (Екатерины, Павла, Александра) ухитрялся вызывать с завидным постоянством. Придворная карьера его не привлекала, способностей к занятиям хозяйством он не имел (а хозяйство у Разумовских было огромное), к военной службе тоже расположен не был. К тому же был неуживчив (жену, Варвару Петровну Шереметеву, самую богатую невесту России, из дому изгнал, детей, правда, оставил при себе, но жизнь их сделал непереносимой). С окружающими был высокомерен, считал себя (может быть, и не без оснований) сыном покойной императрицы Елизаветы Петровны. В общем, персонаж был на редкость несимпатичный. Одно с ним примиряло: в своей подмосковной усадьбе Горенки вырастил ботанический сад, каких не бывало — да, пожалуй, и после не будет — в России. К этому имел он очевидное призвание, так что, наверное, и не следовало отвлекать его на другие занятия. Но — отвлекали. Александр I был особенно настойчив. И Алексею Кирилловичу, как ни упрямился, пришлось согласиться послужить России. Служить пришлось на посту министра народного просвещения. И тут оказалось, что не такой уж он сибарит: работать умеет весьма энергично. Потом, правда, выяснилось, что способность работать случается с ним лишь временами, в виде приступов какой-то тяжелой болезни. Во время вот такого первого приступа, длившегося два года, он сумел открыть семьдесят одну приходскую школу, двадцать четыре уездных училища, несколько гимназий. Причем не только открыл, но и следил за тем, чтобы пользовались учителя современными методиками обучения, настрого запретил телесные наказания учеников, чем вызвал недовольство одних и восторг других.
Вот этому-то человеку (как раз переживавшему приступ работоспособности) и поручил император главные заботы о своем любимом детище — Лицее. Одной из главных забот был отбор учеников. Деликатность момента состояла в том, что Александр Павлович собирался поместить в новое учебное заведение своих младших братьев, Николая и Михаила. Так что общество должно было быть достойным великих князей. На мнение Разумовского о будущих воспитанниках император полагался вполне.
К десяти часам утра 12 августа 1811 года в усадьбе на Фонтанке собрались претенденты на звание лицеистов. Все, разумеется, в сопровождении взрослых. Подробные воспоминания об этом знаменательном дне оставил Иван Иванович Пущин: «Дед мой, адмирал Пущин, повез меня и двоюродного моего брата Петра…
(Петр Иванович Пущин был не только адмиралом, но и сенатором; сенатором, генерал-лейтенантом и генерал-интендантом флота был и отец Ивана Ивановича, Иван Петрович Пущин. — И. С.). Старик, слишком восьмидесятилетний, хотел сам непременно представить своих внучат, записанных в число кандидатов Лицея, нового заведения, которое самым своим названием поражало публику в России.
И. И. Пущин
Дедушка наш Петр Иванович насилу вошел на лестницу, в зале тотчас сел, а мы с Петром (Петр был плохо подготовлен, и в Лицей его не приняли. — И. С.) стали по обе стороны возле него, глядя на нашу братию. Знакомых у нас никого не было.
Скоро наш адмирал отправился домой, а мы. остались в зале, которая почти вся наполнилась вновь наехавшими нашими будущими однокашниками с их провожатыми.
Вошел какой-то чиновник с бумагой в руках и начал выкликать по фамилиям. Я слышу: Ал. Пушкин! — выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый, тоже несколько сконфуженный.
По сходству ли фамилий или по чему другому, несознательно сближающему, только я его заметил с первого взгляда. В. Л. Пушкин, привезший Александра, подозвал меня и познакомил с племянником. С этой поры установилась и постепенно росла наша дружба.».
Экзаменовал мальчиков сам министр. Надо отдать ему должное, оказался он человеком проницательным. С того дня прошло без самого малого двести лет, и все эти годы любой, кто задумывался о судьбе Пушкина, благодарил человека, по решению которого тот оказался в числе лицеистов (даже если не помнил или вообще не знал, что фамилия этого человека Разумовский). Конечно, Пушкин все равно бы стал поэтом, но каких друзей у него бы не было! Каких стихов он бы не написал! В общем, в тот день Алексей Кириллович Разумовский, сам того не подозревая, оказал великую услугу русской литературе, да что литературе — России!