Утраченный Петербург
Шрифт:
Речь о Большом (Каменном) театре, грандиозном публичном театре Российской империи, который по повелению Екатерины II, построил Антонио Ринальди на Карусельной площади (театр еще не будет построен, а ее уже станут называть Театральной, это имя сохранила она и до наших дней). Новый театр поражал воображение размерами, величественной архитектурой, роскошью и изяществом внутреннего убранства, сценой, оборудованной по последнему слову тогдашней театральной техники, и, конечно же, яркими талантами.
Мне не раз приходилось слышать (мало того — читать!), будто театральные впечатления Пушкина, его стихи о театре навеяны увиденным в Александринском театре, а то, что он написал об Истоминой, — в Мариинском. Печально это, честное слово. Уж казалось бы, о ком, а о Пушкине грех не знать: столько о нем написано, да и «Онегина» в школе «проходили». Понимаю,
Большой театр
Александринский театр был открыт 31 августа 1832 года, к двадцатилетию победы в Отечественной войне. Именно этим объясняется то, что Карл Иванович Росси атрибуты искусства в декоре здания, напоминающего античный храм, соединил с атрибутами и символами воинской славы. Пушкин бывал в Александринском театре, и не раз. Но даже если отвлечься от того, что к этому времени он к театру несколько охладел, вряд ли следует забывать, что первая глава «Евгения Онегина» была начата 9 мая, закончена 22 октября 1823 года — почти за десять лет до открытия Александринского театра. Ну, а что касается театра Мариинского, то при жизни Пушкина его вообще не существовало.
Центром театральной жизни был в те годы Большой театр, где давали и драматические спектакли, и балеты, и оперы. Русская труппа выступала попеременно с итальянской и французской. Но Большой театр, где бывал Пушкин, это уже не тот театр, которым восхищались во времена Екатерины Великой. Облик Петербурга непрерывно менялся. В 1802–1803 годах (до приезда Пушкина в столицу еще далеко) Жан Тома де Томон (разумеется, по воле державного внука Екатерины) не только капитально переустроил внутреннюю планировку и отделку театра, но и заметно изменил его внешний вид и пропорции. Большой театр приобрел вид парадный и праздничный. Мощный восьмиколонный портик, фронтон, украшенный изысканной лепниной, сразу настраивали на торжественный лад. Казалось, в холодном Петербурге возник солнечный храм Аполлона. Сохранилось достаточно изображений, по которым можно судить о величии и красоте этого театра-храма. Прежде всего, это литография одного из самых преданных Петербургу пейзажистов, Карла Петровича Беггрова. Общий вид здания свидетельствует о совершенстве его пропорций. Не меньше впечатляет картина Федора Яковлевича Алексеева «1 ноября 1824 года у Большого театра». В этот день в Петербурге случилось страшное, разрушительное наводнение (именно о нем писал Пушкин в «Медном всаднике»). Так вот, на картине тонущие люди, лошади, тяжелые валы захлестывают лодки, дома, а театр стоит уверенно, как непобедимый великан — огромный и неприступный.
Сохранилась и гравюра, изображающая роскошный зрительный зал (рисовал Павел Петрович Свиньин, гравировал Степан Филиппович Галактионов, о них я уже упоминала). Подковообразный, напоминающий лучшие театральные залы Италии, в нарядном венке пяти ярусов возносился он к плафону, расписанному знаками зодиака, богинями и музами. Устремлялись ввысь легкие резные колонны, над ними — украшенные гениями аркады, еще выше — золоченый барьер парадиза. Не просто щедрость, но расточительность были в отделке этого зала, в обилии позолоты, в затейливости лепнины, в ослепительности огней.
Нижние ложи, обитые красным бархатом, выступали вперед. Казалось, в их глубине, в ярком свете огней плавает розовая дымка, а в ней будто парят ослепительные петербургские красавицы. В креслах вспыхивали золотом эполеты, аксельбанты, ордена генералов, сенаторов, важных вельмож. На длинных скамьях без спинок сидели, а в проходах зала стояли чиновники, офицеры, купцы. В райке, под облаками плафона, ютились лакеи, горничные, артельщики, сидельцы магазинов. Казалось, в театре были специально собраны представители всех слоев столичных жителей, чтобы внимательный наблюдатель мог сразу понять, что представляет собой Петербург. Один из завзятых театралов вспоминал: «Это был политический клуб, здесь были левый и правый фланги, здесь вступали в споры приверженцы новизны и старины, либералы и погасильцы, сторонники европейского просвещения и российской самобытности, приверженцы статс-секретаря Нессельроде и статс-секретаря Каподистрии, участники разных литературных партий, ценители русской или французской труппы, — и как разгорается пламя от масла, так в театре разгорались страсти. Молодые люди, желая смутить актрису, которой покровительствовал
Так писал об этом зале Пушкин. А еще он называл Большой театр волшебным краем.
Театр, воспетый поэтом, переживет своего певца на полвека. Последний спектакль состоится в 1886 году.
Честно говоря, трудно понять, зачем понадобилось сносить это великолепное сооружение, так отвечавшее духу Петербурга, хранившее так много воспоминаний.
В 1891–1896 годах на его месте, частично использовав старые конструкции, Владимир Владимирович Николя построил здание Консерватории. Но это уже совсем другая история.
Вернемся во времена Пушкина. В ночь на 1 января 1811 года (Пушкин приедет в Петербург еще почти через полгода, так что старого здания театра он даже не видел) случилась беда, которая упорно преследовала наш город. Имя этой беде пожар.
Большой театр, построенный Томоном
«Крыльца и двери объяты были дымом, и наконец все здание сделалось подобным аду, изрыгающему отовсюду пламя. Зарево до утра освещало весь испуганный Петербург». Главный директор Императорских театров Александр Львович Нарышкин, известный острослов, отрапортовал прибывшему на пожар Александру I: «Ничего нет более: ни лож, ни райка, ни сцены, все один партер!» Два дня пожар не могли потушить. В огне погибло великолепное внутреннее убранство театра, серьезно пострадал и фасад. Жан Тома де Томон немедленно приступил к работе над проектом восстановления. Но. возрожденным он свое любимое детище не увидел. «Смерть явилась следствием падения, которое произошло в Каменном театре при осмотре состояния стен этого здания после пожара», — писала в прошении на высочайшее имя вдова зодчего Клер де Томон. Архитектору было пятьдесят два года. Только 3 февраля 1818 года Большой театр, наконец, открылся вновь (Пушкин уже более полугода как выпущен из Лицея и жаждет познать все стороны жизни столицы). Журнал «Сын Отечества» писал: «Зала театра выполнением и красотою постройки, расположения и убранства не уступает никакой другой в Европе». На открытии давали балет Шарля Дидло «Зефир и Флора» на музыку Катарино Кавоса, многолетнего бессменного капельмейстера театра. Именно с легендарной фигурой Дидло связано зарождение мировой славы русского балета. Именно в эти годы завсегдатаем Большого был Пушкин:
Там и Дидло венчался славой, Там, там под сению кулис Младые дни мои неслись.Остается добавить, что в 1836 году архитектор Альберто Кавос — сын композитора и капельмейстера Большого — перестраивает интерьеры театра, чтобы улучшить акустику и увеличить зрительный зал. После перестройки театр вмещает до двух тысяч зрителей.
27 ноября 1836 года прошло первое представление обновленного театра: опера Глинки «Жизнь за царя» (Пушкин на нем присутствует, потом вместе с друзьями — Жуковским, Вяземским, Одоевским, Виельгорским — отмечает триумф Глинки). Пройдет шесть лет, и в тот же день, 27 ноября, на сцене столь любимого Пушкиным театра состоится премьера «Руслана и Людмилы» — второй оперы Глинки и первой — на сюжет Пушкина. Но его самого уже больше пяти лет не будет на свете.
Но до этого еще далеко. Пока он в ссылке. Получает письмо от своего старого знакомца Якова Николаевича Толстого. Читая ответ на это письмо, понимаешь, как тоскует поэт по привычной, по близкой ему театральной среде, как недостает ему общения с людьми театра. «Ты один изо всех моих товарищей, минутных друзей минутной младости, вспомнил обо мне. Обними наших. Что Всеволожские? что Мансуров? что Барков? что Сосницкие? что Хмельницкий? что Катенин? что Шаховской? что Ежова? что граф Пушкин? что Семенова? что Завадовский? что весь театр?»