Утраченный Петербург
Шрифт:
Потом, правда, показалось, что какая-то она не наша, не ленинградская. Троицкая церковь действительно была построена в стиле московских храмов XVII века и не слишком удачно вписывалась в петербургскую среду. Но, когда речь идет о храме, это не так уж важно, потому что он — это не только и даже не столько художественное произведение, сколько духовная святыня. Так что, уверена, не сомнения в художественных достоинствах церкви, а неодолимая потребность покончить с религией и верой заставила взорвать Троицкий храм (сейчас уже не все помнят самоуверенное заявление очередного главы государства и яростного богоборца Хрущева: «В восьмидесятом году я покажу вам фотографию последнего попа!»). Я видела, как разрушали церковь Святой Троицы (это случилось в 1966-м). Было горько и страшно. Одно дело, когда тебе говорят: вот на этом месте была церковь. Совсем другое — видеть ее уничтожение. И невозможно понять: ведь не фашистская бомба, ведь свои. На месте разрушенного храма построили Невские бани, сооружение не то чтобы уродливое — никакое.
Троицкая церковь
Просто серый безликий куб. Зато чрезвычайно полезное: в нашем старом районе, где было много коммунальных квартир, баня просто необходима. Так что — символ времени (как и сменяющие друг друга названия улицы). Недавно бани снесли. Наверное, нужда в них отпала. Или появилась у кого-то острая нужда в земле, которую они занимали. Сейчас на месте церкви и бани — еще один символ, символ нового времени — торгово-развлекательный центр. Вот так-то.
Еще одна церковь — вернее, церковный ансамбль с многочисленными куполами и главками, уникальный, не похожий ни на один из петербургских храмов и, как рассказывали, особенно любимый прихожанами — располагался на углу Разъезжей и Боровой улиц, по соседству с Ямским рынком — в одном из самых людных мест города. Это была церковь во имя Святого Благоверного князя Александра Невского и Святого Александра Свирского при подворье Александро-Свирского Свято-Троицкого и Преображенского мужского монастыря. Участок земли в центре Петербурга монастырь приобрел в 60-х годах XIX века. Вскоре построили храм.
Александро-Свирский монастырь почти пятьсот лет был одним из важнейших духовных центров России. Основал его вблизи Лодейного Поля постриженик «Северного Афона» — Валаамского монастыря — преподобный Александр Свирский (до пострижения его звали Амосом). Когда он отправился из родной новгородской деревни на Валаам, пришлось ему идти по берегу большого Рощинского озера. И услышал он таинственный голос: «На этом месте возведешь ты обитель». Через несколько лет после пострижения он (уже под именем Александр) вернулся на то место и поселился в шалаше неподалеку от реки Свири (оттуда и имя — Свирский). На двадцать третьем году его отшельнической жизни в пустыни произошло событие, навсегда вошедшее в анналы церковной истории. Явился преподобному яркий свет, и он увидел трех мужей, сошедших к нему, и услышал повеление: «Возлюбленный, яко же видишь в Трех Лицах Глаголющего с тобой, созижди церковь во имя Отца и Сына и Святого Духа, единосущной Троицы».
На месте явления преподобному Александру Святой Троицы была воздвигнута часовня, и это место на многие годы стало предметом поклонения паломников. Не однажды бывал там и державный основатель Петербурга. Нетленные чудотворные мощи святого Александра привлекали и продолжают привлекать (после второго обретения) тысячи паломников. Долгие годы обитель процветала. Но и в ее судьбе, как в судьбе тысяч храмов, октябрь 1917 года стал роковым. В обители добра и мудрости был организован Свирьлаг — место страданий и скорби.
Что же до подворья монастыря на Боровой улице, то до второй волны гонений на церковь его не трогали. В 1932 году закрыли, но не разрушили. И в войну оно устояло, хотя район бомбили и обстреливали с каким-то особенным остервенением. После 1945-го храм был частично разрушен, частично перестроен.
А возрожденный монастырь открыл в Петербурге новое подворье, в Веселом поселке.
В том же 1932 году решилась и судьба храма, который стоял поблизости от школы, где я училась. Следов от него не оставили никаких — сквер как сквер, ничего особенного. Мне бабушка рассказала. Именно туда она часто ходила молиться, когда дедушка был на фронте (я имею в виду Первую мировую войну). Понятно почему: уничтоженный собор во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы был полковым храмом расквартированного поблизости Семеновского полка. Сформирован был полк в 1683 году в селе Семеновском под Москвой как один из двух потешных полков юного царя Петра. Через девять лет стал вполне серьезной войсковой единицей, в 1700 году получил звание лейб-гвардейского. С тех пор блестяще показал себя под Нарвой и Полтавой, в Аустерлицком и Бородинском сражениях, в боях Первой мировой войны.
Семеновцы были всегда впереди, И честь дорога им как крест на груди. Погибнуть для Руси семеновед рад, Не ищет он славы, не ищет наград…Это слова из полковой песни, своего рода символа веры семеновцев.
Именно в Семеновском полку начинал свою армейскую службу Александр Васильевич Суворов. Был рядовым, только через девять лет вышел в офицеры. В годы наполеоновских войн в полку служили Петр Яковлевич Чаадаев, Сергей Иванович Муравьев-Апостол, Михаил Павлович Бестужев-Рюмин и многие другие, составлявшие гордость полка, да и гордость России. Шефами семеновцев в разные годы были все российские императоры, начиная с Анны Иоанновны. В полковом музее хранились семеновские реликвии. Среди них шпага и палаш Суворова, остатки полковых знамен времен Петра, собственноручные его указы, мундир офицера полка Талызина, который надела Екатерина II, когда во главе гвардии отправилась свергать Петра III.
Семеновский полк не только в армии, но и в гвардии был на особом положении. Оно и понятно: его шеф — сам император. Это был единственный полк, где не допускались телесные наказания — лучшей привилегии в те времена нельзя было и придумать. Многих это раздражало. Прежде всего — Аракчеева.
Пользуясь отсутствием Александра, занятого международными делами и редко появлявшегося в России, он добился замены командира Семеновского полка: вместо любимца солдат Якова Алексеевича Потемкина был назначен полковник Григорий Ефимович Шварц, известный патологической жестокостью.
Заслуженных солдат, героев Отечественной войны, этот «пришлец иноплеменный» принялся тиранить со зверским ожесточением, изобретая все новые и новые изощренные наказания, которые вернее было бы назвать пытками.
Ротные и взводные офицеры пытались помочь солдатам, но мало что могли сделать: власть командира полка была неограниченной.
А. А. Аракчеев
Но однажды, после особенно изощренных и оскорбительных издевательств, солдаты не сдержали возмущения. Тогда Шварц приказал бить палками награжденных орденами солдат-ветеранов, даже по уставу не подлежащих телесным наказаниям. В ответ первая — государева — рота заявила ротному командиру от имени всего полка, что не будет больше служить под командой Шварца. Солдаты тут же были арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость. Наутро взволновался весь полк. Шварц, испугавшись за свою жизнь, скрылся и больше в расположении полка не появился. Даже уговоры генерал-губернатора Милорадовича, которого солдаты искренне почитали, не привели семеновцев к повиновению — они упорно отказывались служить под началом Шварца. Никакого вооруженного сопротивления не оказывали, но, узнав, что первая рота в крепости, остальные добровольно двинулись туда же: «Где голова — там и ноги».
В Петербурге все осуждали Шварца, жалели солдат, которые вели себя в этой истории с удивительной выдержкой и благородством, но по настоянию всесильного в те времена Аракчеева все без исключения солдаты и офицеры-семеновцы были разосланы по провинциальным армейским (не гвардейским) полкам. Набрали новый полк. Прежним осталось только имя. Другие гвардейцы долго не признавали новых семеновцев — до тех пор, пока в боях Русско-турецкой войны те не доказали своего права называться гвардейцами, преемниками былой славы полка.